К концу третьей недели его начало ломать. Уже и намерен был сам идти вешаться, но каждый раз что-то останавливало. То веревки нет, то патронов не нашел сам себе мозги вынести. То жрать невовремя захочется. С огромным трудом сам себя тормозил, чтоб не ломануться к ней.
И через двадцать дней одиночества заявился Люк.
Ввалился чистенький, умытый, как обычно благоухающий своим вонючим одеколоном и мерзким табаком. Почти нормальным выглядел, только мешки под глазами и слегка трясущиеся лапы сразу заметил. А дядька оглядел гору коробок из-под пиццы и пакетированного сока… и дернулся от звонка в дверь. Не стал ерничать по поводу нервозности дядьки, просто пожал плечами и пошел открывать дверь. Курьер с пиццей привычно сунул ему в руки стопку тонких коробок и подвинул ногой упаковки с соком.
Без слов, без эмоций.
Привычно принял деньги, найденных совсем нечаянно и туго свернутых рулончиком в одном из домашних загашников. Искал патроны, а нашел бабло.
А он привычно закрыл дверь и также привычно сложил еду на стол. Последние дни он не мог ничего жрать кроме пиццы. Алкоголя в доме не было, а выходить в магазин он ни разу не удосужился.
Пицца и сок.
И воспоминания с необъяснимой радостью и нежностью. Голые чувства, скрытые стенами его квартиры. Эмоции, что кидали его из одной крайности в другую.
Но при дядьке он привычно напялил свою маску и сидел, выжидал. Не просто так же босс приперся к нему посреди бела дня. Или ночи? Было пофиг. Появление дядьки ему помешало вновь окунуться в начинающие мутнеть воспоминания. Ему повезло, Люк не стал рассусоливать. Кинул на стол увесистый пакет… и закурил свои вонючки.
— Тут деньги. Прайм заплатил… За помощь… Ты… Ты… молодец. Я рад, что… что ты сдержался, приятель. А то было бы…
— Я всю ночь ее трахал, Люк. Тайлер видел, как я полуголый выходил утром из подвала.
Дядька заткнулся с круглыми глазами. Все его мысли и вопросы читались у него на лице. Но вслух так ничего и не спросил, сам додумал и сделал выводы.
— Тут… твоя доля. Уезжай. Пересиди где-нибудь еще с пару месяцев. Или лет. А там…
— Что-то еще, Люк?
— Ну… я много думал… Черт! И ведь никто ничего никому не сказал! Как же так! Я думал…
— Что-то еще, Люк?
Да-да, он тоже был в шоке.
Что никто никому ничего не сказал.
И что он еще почему-то жив. Спрашивать дядьку, что вообще тот делал все это время, не стал.
Было пофиг.
Еще чуть помявшись, босс молча свалил, оставив его равнодушно пялиться на пакет с деньгами.
Прайм был щедр. Очень щедр. Даже стало любопытно, с какого вдруг хрена старик Прайм был настолько щедр. Навскидку в пакете было как минимум полмиллиона. Где-то вдалеке пролетела мысль, что это даже для него огромная сумма.
Он еще честно прождал неделю.
Никто за ним так и не пришел.
На двадцать восьмой день одиночества он собрался с силами и вышел из дома. Семьдесят тысяч за новый эскалейд он отдал без раздумий. Еще пять тысяч и он уехал из салона уже с готовыми документами на своей новой машине.
Очнулся поздней ночью в припаркованной машине прямо у въезда к ставшему чужим дома. Сам не помнил, как он вообще очутился тут.
У ее дома.
До утра сидел и ждал, когда же хоть кто-нибудь выйдет из дома поинтересоваться, кто там засел у ворот. Никто не вышел, хотя он прекрасно понимал, что уж ведьма должна была его заметить через свои камеры. Темные окна мертвого дома ехидно иногда подмигивали ему блеском наружных фонарей.
На первом луче восходящего солнца он завел двигатель и укатил. Домой заезжать не стал, не видел смысла, пакет с деньгами лежал в бардачке, документы там же. А вот дичайшая боль рвущими когтями лежала в грудине.
Остальное было неважным.
С пустой головой и охладевшим сердцем сразу рванул на трассу.
Подальше от нее. Подальше от всего. Как можно дальше.
С первым лучом утреннего солнца он решил последовать совету дядьки.
Гнал по первой попавшейся дороге, пока его не тормознула полиция за превышение скорости. Но глянув в его перекошенное лицо, его почему-то отпустили. Даже документов не спросили.
Гнал дальше, пока не остановили еще раз.
Глаза продолжало неимоверно жечь… и его снова просто отпустили. Словно вселенная намеренно его нигде не задерживала. Не давала и повода остановиться, задержаться хоть на лишнюю минуту. Весь мир как сговорился прогнать его с насиженного места. Как в тумане, где-то заправлялся, где-то пил кофе и что-то непонятное жрал. И снова давил на газ, отдаляясь с каждой минутой все дальше и дальше.
Из бредового кокона непонимания вышел, когда вдруг понял, что стоит над лежащими тремя телами на заднем дворике какого-то придорожного кабака. Костяшки разбитых кулаков саднили, а глаза снова жгло. Всю морду стянуло, хотя лицо как раз таки и не болело. Громыхающая музыка впивалась в уши острющими иглами, пока с необычно ясным разумом не отыскал свою машину. Уже в дороге нащупал за ремнем чужой пистолет. Выкинул сразу в окно.
И улетевший в пыль отобранный у кого-то ствол словно перезагрузил его.