Не то время, не те люди (СИ)

И вот, сидя на кухне напротив грустного Тайлера, она попросту не знала, как же выразить ему свою благодарность, поддержку и жалость. Теперь-то она поняла, почему тело ее почти не слушалось — тело и мозг как будто не понимали, не знали, как выражать эмоции. Теперь из-за слияния обеих личностей она это смогла осознать, но знания, как именно это надо делать, влившаяся в нее та, другая, почему-то не могла разжевать, как это должно происходить.

И вместо того, чтобы хотя бы попытаться высказать словами все накопленное, она предпочла позорно сбежать.

С того же дня для всех вокруг начался локальный ад.

До конца дня она сидела у себя и бездумно пялилась в мониторы. Даже думать не хотелось, как ей пересилить себя и начать хотя бы попытаться начать учиться выпускать эмоции. Та, другая, нет-нет выдавала какие-то мелочные мысли, но ничего конкретного не предлагала. Гораздо позднее ночью та, другая, вдруг вспомнила о мужчине, с которым провела ночь.

И внезапно им обеим стало так тоскливо, что та, другая предложила… поорать.

Ну, просто сесть на пол и кричать.

Что угодно, как угодно.

Но хотя бы так выпустить всю безраздельную горечь и обиду той, другой. Первые же попытки орать во весь голос вырвали из глаз слезы, горло сразу начало сильно першить и болеть. Но она умела абстрагироваться от боли, что и не замедлила сделать и та, другая, с первых же криков запрыгала от радости глубоко внутри нее.

И подначивала продолжить.

Уже через минуту в подвал ворвались все кому не лень.

И все пришедшие на помощь могли лишь стоять и обреченно наблюдать, ибо подходить к себе она запретила. Вдоволь наоравшись, села за мониторы. Та, другая, довольно потирала руки, а незваные помощники по одному уходили, пожимая плечами. Ну да, им-то невдомек, почему она то кричит изо всех сил, то резко заткнувшись, сидит в кресле, как будто ничего и не было.

Следующий раз, когда она позволила себя начать выпускать скопившиеся эмоции, был уже второе утро.

И как сказала та, другая, второе утро без него.

Залившая душу тоска с трудом, но выходила через крики.

На пятое утро без него, Тайлер пришел с таблетками. Она совсем про них забыла, все держала в руке баночки, раздумывая. С одной стороны таблетки бы ей помогли жить лучше, но с другой стороны… она вдруг испугалась, что та, другая, обидится и снова спрячется. Если та уйдет, все ее старания пойдут прахом.

И она… спросила мнения у той, другой.

Вторая осторожно отказалась принимать таблетки. Вторая сказала, что если она начнет снова принимать все эти препараты, то будет очень плохо им обеим. Та, другая, честно призналась, что если она не будет на таблетках, дальше будет еще хуже.

Дальше будет тяжело.

И не факт, что потом все уляжется, и они смогут существовать если не в одном лице, то хотя бы смогут сосуществовать в одном теле. Но та, другая, тоже спросила, что им мешает попробовать. Если потом все пойдет под откос, начать принимать таблетки никогда не поздно.

Ну, или если совсем все будет плохо, пустить пулю с лоб.

Сидевший в большой гостиной Тайлер получил баночки обратно, на его непонимающий взгляд пояснила, что пока не намерена что-либо принимать.

С того утра она больше лежала и слушала ту, другую, что пыталась ей рассказывать обо всем.

И кричала, выпуская накопленные за день эмоции, больше пока ничего не придумала.

На пятнадцатый день без него Тайлер отвез ее к папе. Насколько она помнила, он был очень плох и не мог даже двигаться, но этот раз папа был просто в коляске. Почти весь день она провела около него, гуляя рядом по парку и слушая его вопросы, правда, почти не понимала, о чем он спрашивает, потому что все время думала о чем угодно. Запомнила только его последние слова, когда за ней приехал Тайлер.

— Милая, никто не будет смеяться над тобой, слышишь? Если ты спросишь совета, никто тебя даже не подумает осудить. Мы сможем помочь тебе, если ты сама этого захочешь. Слышишь? Что бы ни происходило с тобой, я все равно буду любить тебя, слышишь? Люблю и горжусь тобой, деточка.

Эти слова она запомнила отлично.

И та, другая тоже услышала.

На шестнадцатый день криков стало мало — вторая я предложила… что-нибудь сломать.

Она сразу согласилась.

Но не придумала ничего лучше как идти в спортзал и пытаться ломать вещи там. Мебель в доме ломать было нельзя, в подвале не было ничего ненужного. А гантели она будет ломать долго.

Зато теперь она с надрывными криками швыряла блины от штанг и раздирала в кровь пальцы, пытаясь сорвать обшивку с груш. Но зато потом целый день и целую ночь ей было очень легко и просто думать и слушать.

На двадцать девятую ночь она сидела и бездумно таращилась на свои мониторы. Припарковавшуюся новую машину она сразу заметила. Чужое авто было копией машины, что любила та, другая, а волна невнятной радости потихоньку поднималась в голову, хотя утром она уже разбила себе все руки и раздраконила горло криками.