Не только Евтушенко

Сиамские антиподы, как определил два города организатор русскоязычников – Юра Магаршак, здешний Леонардо в сочетании с Хлестаковым или Остапом Бендером (комплексы, связанные с десятилетним отказом). Человек он нетривиальный, с блеском легкой болтовни, носится с идеей, что левое полушарие у современного человека оторвалось от правого, отчего тот лишился гармонии. Другая его идея – о серых пятнах истории. Третья, четвертая, пятая, шестая… – и фразу он начинает со слова «Постойте…», а кончает: «Не о чем говорить». Недавно он вернулся из России, куда ездит на регулярной основе, и привез мне оттуда довольно остроумное определение разноты между Москвой и Питером: город особняков и город дворцов. А здесь он разбил главных выступающих по принципу КВН, меня угораздило попасть в питерскую команду.

По дороге из Куинса в Бруклин по Белт-парквею мой соавтор Елена Клепикова сказала, что главное отличие двух русских столиц бросается в глаза: Москва как была Москвой почти 900 лет назад, так ею и осталась, тогда как Питер за втрое меньший срок три раза менял свое имя: Петербург – Петроград – Ленинград – снова Петербург; Бродский прав – переименованный город. А учитывая, что Санкт-Петербург до сих пор окружен Ленинградской областью, кто знает, не поменяет ли он название еще раз. Вот эта ономастическая неустойчивость говорит, несомненно, о психологических травмах, которые не преодолены и не зарубцевались – недаром его снова тянет стать бастионом реакции. О том, что СПб – кузница кремлевских кадров, вынужденно промолчу, дабы не впасть в обморок клише и трюизмов. Отказаться от исторического имени, с которым столько связано – от революции до блокады, – в пользу имени российской столицы, давно уже ею не являясь – это, надо сказать, еще тот номер!

Да и что такое гордость, самоутверждение и прочее – не обязательно питерские? Ну конечно же неизжитые комплексы. Вот и отличие: Москва, какая ни есть, не стремится казаться другой, а Петербург пыжится, стараясь добрать за счет показухи, потемкинских фасадов, надувных плавок – не стыдно на пляже появиться. Как сейчас, не знаю, но в мои времена Питер называли столицей русской провинции. Все, кто мог – говорю о писателях, композиторах, художниках, – смотали из Ленинграда в Москву: Шостакович, Маршак, Тихонов, да хоть Битов и Рейн – имена беру наугад. Осип Мандельштам метался меж двух городов: «В Петербурге жить – что лежать в гробу». Надежда Яковлевна пишет, что это дало им передышку – в Питере Осипа взяли бы на три года раньше.

Есть, правда, и обратный пример – насколько я знаю, единственный: Анатолий Мариенгоф, но он переехал из первопрестольной в Питер по сугубо семейной причине: его жену, актрису Никритину из московского Камерного театра, взяли в ленинградский БДТ.

Выступая на этом русскоязычнике, я чувствовал себя предателем. В последние годы перед окончательным отвалом я жил в Москве и расплевался с Питером «Романом с эпиграфами» – «Тремя евреями». Если честно, я – апологет предательства. Где-где, а в литературе верность прежним идеям и идеалам никогда не вознаграждается. Даже своим собственным. Когда-то я был большим патриотом Питера – знал все дореволюционное краеведение, от книжек Лукомского и Анциферова до гравюр Зубова, Садовникова, Остроумовой-Лебедевой, Добужинского, Бенуа, Лансере. Само собой, проза и стихи – и перечислять не стану. Достоевский назвал Петербург самым умышленным городом на земле. Вот из этого самого умышленного города на земле я и бежал в Москву с ее относительной свободой и меньшим кагэбэшным давлением на душу населения.

То есть у меня как бы двойная точка отсчета на культурный конфликт двух русских городов. Полагаю его несколько преувеличенным. Конечно, есть художественные явления, которые могли возникнуть только в Питере – скажем, «Мир искусства» или акмеизм, как «Бубновый валет» или имажинизм – только в Москве. Но уже чуть более крупное индивидуальное явление в направление не умещается. Тот же Мандельштам, который перерос акмеизм, а печатался, кстати – стихи и статьи, – в том числе в имажинистском журнале. Попытка питерцев присвоить крупные явления – от Мандельштама до Бродского – себе в карман от небольшого ума. Недаром и Ахматова, и Бродский подолгу живали у друзей в Москве, и если бы Бродский не вернулся по любовным делам в Питер, кто знает, может, ему бы удалось избежать ареста – так полагают его московские друзья, уговаривавшие его остаться (Андрей Сергеев, к примеру). А с ним и мировой славы?

Куда зачислить, кстати, Бродского? в питерскую школу? в московскую? в нью-йоркскую? в англо-саксонскую? Даже Ахматова недаром подолгу гостила у Ардовых в Москве: «Белая стая» и «Четки», положим, питерские стихи, но «Поэма без героя», безусловно, московская. Или взять обэриутов – они могли возникнуть где угодно, не обязательно в Питере, да хоть в Пензе, будь там хоть какой культурный фундамент!