Не только о Хармсе. От Ивана Баркова до Александра Кондратова

Вспомнил почти тогда же о Баркове и К. Н. Батюшков в «Видении на брегах Леты» (1809): среди Ломоносова, Хераскова, Сумарокова, Княжнина и многих других писателей XVIII века, пребывающих в «Элизии священном», нашел себе место

И ты, что сотворил обиды
Венере девственной, Барков! ^[10]

Около 1812 года историк Е. А. Болховитинов (будущий митрополит Евгений) составлял «Словарь русских светских писателей» и сообщил о Баркове среди прочего следующее: «Известнее же всего весьма многия Бакханальныя и Эротико-приапейския его стихотворения, а также многие срамные пародии на трагедии Сумарокова и другие, которые все составляют в рукописях несколько томов» ^[11]. С легкой руки автора Словаря это определение – бакханальные и эротико-приапейские стихотворения – закрепится за произведениями Баркова и перейдет в заголовок составлявшихся с середины века многочисленных «собраний сочинений» Баркова и его последователей.

С 1813 года и, можно сказать, до конца жизни имя Баркова не сходило с уст Пушкина: оно то и дело возникает в его стихотворениях, переписке, записных книжках, устных беседах.

А ты поэт, проклятый Аполлоном,
Испачкавший простенки кабаков,
Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,
Не можешь ли ты мне помочь, Барков?
С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,
Сулишь вино и музу пол-девицу:
«Последуй лишь примеру моему». —
Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму…

(Монах. 1813) ^[12]

Таким же марателем предстает Барков у Пушкина в написанном следом (1814–1815) «Городке»:

Но назову ль детину,
Что доброю порой
Тетради половину
Наполнил лишь собой!
О ты, высот Парнасса
Боярин небольшой,
Но пылкого Пегаса
Наездник удалой!
Намаранные оды,
Убранство чердаков,
Гласят из рода в роды:
Велик, велик – Свистов!
Твой дар ценить умею,
Хоть право не знаток;
Но здесь тебе не смею
Хвалы сплетать венок:
Свистовским должно слогом
Свистова воспевать;
Но, убирайся с богом,
Как ты, в том клясться рад,
Не стану я писать ^[13].

В стихотворном «Послании цензору» (1822) Барков стал одним из аргументов Пушкина в рассуждениях о небезусловной непререкаемости роли цензуры в литературе:

И рукопись его, не погибая в Лете,
Без подписи твоей разгуливает в свете.
Барков шутливых од тебе не посылал,
Радищев, рабства враг, цензуры избежал…
И Пушкина стихи в печати не бывали;
Что нужды? Их и так иные прочитали ^[14].

Показательно, что в черновом тексте остался вариант начальных стихов, содержавших, на примере сочинений Баркова, иную пушкинскую оценку роли цензуры:

Потребности Ума не всюду таковы
Сегодня разреши свободу нам тисненья
Что завтра выдет в свет: Баркова сочиненья ^[15].

Очевидная снижающая оценка Пушкиным достоинств сочинений Баркова, как уже отмечалось, входит в противоречие с версией создания им в обозначенном хронологическом пространстве поэмы «Тень Баркова», в которой Барков выступает едва ли не в роли одного из тех Героев, которым он сам посвящал свои «срамные» произведения («марал простенки кабаков», по словам Пушкина). Богатейшая аргументация авторитетных ученых прежних и нынешних времен в новейшем фундаментальном труде венчается реконструкцией сохранившейся в нескольких списках анонимной поэмы, и эта реконструкция сопровождается, в конце концов, едва ли не пародийным резюме: «Без риска ошибиться можно утверждать, что текста, публикуемого ниже, среди рукописей Пушкина не было никогда – но каждая его строка могла быть написана Пушкиным именно так, а не иначе» ^[16]. Это чуть ли не парафраз рассуждений нигилиста Базарова в диалоге с Аркадием Кирсановым в «Отцах и детях» Тургенева: «…„Природа навевает молчание сна“, – сказал Пушкин.

– Никогда он ничего подобного не сказал, – промолвил Аркадий.

– Ну, не сказал, так мог и должен был сказать, в качестве поэта…» ^[17]