— Тебе нужно принять какое-то решение, — сказала Кик. — Тебе нужно определиться, уходишь ли ты из спорта окончательно и превращаешься в бездельника, который только и знает, что играет гольф, пьет пиво и не вылазит из мексиканского ресторана. Если так, то пожалуйста. Я люблю тебя и выйду за тебя при любом раскладе. Но мне нужно это знать, чтобы и я могла решить, отправляться ли мне на поиски работы, чтобы ты и дальше мс спокойно играть в гольф. Просто скажи. Но если ты не собираешься уходить из спорта, — продолжала она, — тогда тебе нужно отказаться от того образа жизни, который ты ведешь сейчас, потому что то, что сейчас происходит, — это решение ничего решать. И это на тебя не похоже. Это не ты. Я не могу понять, кто передо мной. Я все равно тебЯ люблю, но ты должен найти какой-то выход.
Говоря все это, Кик вовсе не сердилась. И она была совершенно права: я действительно не знал чего пытался добиться, и я действительно был бездельником. Внезапно я взглянул на себя ее глазами и увидел молодого пенсионера, и мне это не понравилось. Она не хотела продолжать жить этой праздной жизнью, и я не мог винить ее в этом.
Она спокойным тоном продолжала:
— Подумай и скажи, остаемся ли мы в Остине. Если да, я пойду искать работу, потому что не собираюсь сидеть дома, пока ты играешь в гольф. Мне скучно.
Ни от кого другого я подобных упреков слушать бы не стал. Но Кик говорила все это ласково, безо всякого надрыва. Она знал, насколько упрям я бываю, когда кто-то пытается уломать меня, — это мой сохранившийся с давних времен рефлекс противодействия всякому внешнему давлению. Я не дюблю, когда меня загоняют в угол, и, если такое случается, отбиваюсь изо всех сил — физически, логически и эмоционально. Но Кик говорила со мной так, что я не ощущал ни агрессии, ни попыток манипулировать мною, не чувствовал обиды; я просто знал, что все, что я слышу, — чистая правда. Это была, при всем ее сарказме, очень душевная беседа. Я встал из-за стола и сказал:
— Хорошо, я подумаю.
Я все равно пошел играть в гольф, поскольку знал, что Кик против этого ничего не имела. Вопрос был не в гольфе. Вопрос был в том, как мне вновь найти себя.
Кик, Стэплтон, Кармайкл и Оч вступили в заговор против меня, постоянно шушукаясь о том, как бы усадить меня на велосипед. Я продолжал твердить, что из спорта ушел окончательно, но с течением времени моя решимость становилась все слабее. БИЛЛ убедил меня выступить в последний Раз, только в одной гонке — на чемпионате США среди профессионалов, который должен был пройти в мае в Филадельфии.
Kpис Кармайкл прилетел в Остин. Заглянув в Мой гараж и увидев, что велосипед так и лежит упакованный в сумке, он лишь покачал головой. Как и Кик, он считал, что мне нужно было принять сознательное решение насчет моих взаимоотношений с велоспортом. «Ты вернулся к жизни, и пора начинать жить по-настоящему», — повторял Крис. Но он понимал, что я не был готов к очередному полноценному возвращению в спорт, поэтому формальным поводом его приезда в Остин была разs работка плана тренировок к чемпионату CШA. Кроме того, предстояла вторая «Гонка за розами» и участие в ней должно было стать свидетельство» моей хотя бы минимальной готовности к чемпионату. «Ты не можешь выступать в таком виде, сказал Крис, указывая на мое терявшее форму тело. — Ты же не хочешь скомпрометировать свои фонд».
Крис настаивал, что, какое бы окончательное решение насчет своей отставки я ни принял, мнt необходимо пройти восьми-десятидневный тренировочный сбор, чтобы восстановить физическую форму, и что Остин для этого не годится.
— Давай уедем отсюда; здесь слишком много соблазнов — гольф и прочее.
Мы стали думать, куда поехать. В Аризону? Слишком жарко. В Колорадо? Слишком высоко. Тогда я сказал:
— Помните Бун? Тот маленький городок хиппи в Северной Каролине?
Бун располагался в Аппалачских горах на траcсе «Тур Дюпон», и у меня сохранились самые нежные воспоминания об этих местах. Там я дважды выиграл «Тур Дюпон», и крутые склоны располагавшейся там горы Бич, на которых я немало намучился, были критически важным горным этапом гонки. Ездить там тяжело, но места очень красивые. Сам Бун населен преимущественно студентами и преподавателями близлежащего Аппалачского университета. При университете, что особенно удобно, находился тренировочный центр и легко можно было снять хижину в лесу.
Через интернет я заказал там домик, затем пригласил в качестве партнера для тренировок своего старого друга Боба Ролла. Ему было 38 лет; раньше он был шоссейным гонщиком, потом переключился на горный велосипед, так что уговорить его составить мне компанию на 10 дней было нетрудно.