Не убоюсь зла

Когда-то, выступая на студенческих соревнованиях, я проиграл пар-тию одному профессионалу -- мастеру спорта, выступавшему за Мос-ковский университет. Черными я разыграл редкий и рискованный вари-ант испанской партии, полюбившейся мне в школьные годы, но мой противник применил совершенно новое для меня продолжение. После игры он рассказал мне, что выудил эту новинку в каком-то шведском шахматном журнале. К тому времени я давно уже перестал читать тако-го рода литературу даже по-русски, не говоря уже об иностранных изда-ниях, ибо решил завязать со своим "профессиональным" шахматным де-тством, а потому проигрыш мастеру меня не слишком огорчил. Но мне показалось тогда, что шведская новинка несостоятельна и должно иметься какое-то опровержение. Однако ни времени, ни желания поду-мать над этим всерьез у меня не было; шахматы все дальше уходили из моей жизни в прошлое. И вот теперь, расхаживая по карцеру или лежа И на полу, я часто возвращался к этой партии, медленно перебирая вари-ант за вариантом. Временами казалось, что решение найдено, но каждый раз я обнаруживал за белых новое усиление. В конце концов я при-думал правильный вариант. Но главным было, конечно, не это: шахма-ты помогли мне выдержать страшную моральную пытку -- пытку моно-тонным, бесконечным, мучительно тянущимся карцерным временем, сохранить способность логически мыслить и на сотые сутки.

На семьдесят пятый день, когда, наверно, даже в глазок можно было увидеть, что силы мои на исходе, власти сбавили темп и стали добавлять не по пятнадцать, а по пять суток.

-- Выходите на работу?

-- Только тогда, когда отдадите псалмы.

-- Пять суток карцера.

Именно в это время у меня появились соседи; смежные камеры ШИЗО "ожили".

Первым посадили Вазифа Мейланова. Услышав после долгих дней тишины необычные звуки: голоса, шум, протестующие выкрики, доно-сившиеся до меня от самой дальней в коридоре камеры, -- я понял, что население зоны пополнилось новым непокорным зеком, и стал ждать минуты, когда внимание охранников будет чем-нибудь отвлечено, что-бы окликнуть его. За переговоры между камерами немедленно следует наказание; мне-то терять было нечего, но подводить соседа я не хотел. Однако осторожность моя оказалась излишней: тот сам подал голос, громко крикнув:

-- Есть здесь кто-нибудь?

Я тут же ответил. Не обращая внимания на крики надзирателей, мы стали знакомиться. Вскоре обнаружилось, что лучший способ общения -переговариваться через форточку, благо намордников на окнах тогда еще не было. Преодолевая слабость, я взбирался на подоконник, цеп-лялся руками за форточку и надолго повисал на ней: наши беседы дли-лись часами. Надзиратели бесновались, видя, что на окрики мы не реа-гируем, они стучали молотками по железным дверям, устраивая "глу-шение". Мы замолкали, ждали, когда они устанут, и возобновляли раз-говор.

Один из вертухаев -- далеко не самый плохой, но очень нервный -- вышел однажды на улицу, встал под моим окном и несколько раз крик-нул: "Молчать!", а потом... замахнулся на меня топором! Я инстинктив-но отшатнулся, но тут же сообразил, что надежно защищен железной решеткой. Все же мы с Вазифом вызвали начальника лагеря и потребо-вали избавить нас от психованных надзирателей.

-- А зачем вы нарушаете? -- спросил Осин.

-- А что, по вашим законам за разговоры можно бросаться на людей с топором?! Наше дело -- нарушать, дело надзирателя -- писать на нас рапорты. Или не так?

-- Вы правы, -- согласился Осин и обратился к стоявшему тут же вертухаю:

-- О каждой попытке переговоров сообщайте нам, а мы будем их строго наказывать.

Но что значит "строго наказывать", если все возможные виды нака-зания к тебе уже применены и ты сидишь в бессрочном карцере?

Словом, мы продолжали общаться почти без помех. Знакомство на-ше было "заочным", но по темпераменту Вазифа я сразу понял: с этим человеком мы скорее всего проведем немало времени вместе -- в ПТК, в ШИЗО, в тюрьме. Так оно и случилось.

Мейланов -- наполовину лезгин, наполовину кумык -- родился в Ма-хачкале, однако вырос на русской культуре, литературе и истории. Вазиф окончил мехмат МГУ, был талантливым и знающим математиком, но его эрудиция в гуманитарных науках была ничуть не меньшей. Обла-дая острым критическим умом и ярким публицистическим даром, Мей-ланов написал ряд работ, распространявшихся в самиздате. В восьмиде-сятом году, сразу после ареста Сахарова и высылки его в Горький, Вазиф почувствовал, что обязан действовать. Он вышел на центральную пло-щадь Махачкалы с плакатом и полчаса простоял напротив обкома пар-тии, требуя освобождения опального академика и уважения к правам че-ловека в СССР. Случай для этого города был беспрецедентным, и поэто-му ни милиционеры, ни высокое начальство не знали поначалу, как реа-гировать. Наконец Вазифа пригласили подняться в обком на беседу, ко-торая кончилась семью годами заключения и двумя -- ссылки. Вскоре после прибытия в нашу зону Мейланов заявил: -- Я не раб. До тех пор, пока труд в лагере -- принудительный, я ра-ботать не буду.