Не убоюсь зла

Но охранка продолжала давить на него. Солонченко передавал Мар-ку презрительные отзывы о нем других правозащитников, один из кото-рых, как утверждал следователь, считал Морозова агентом КГБ, другой -- провокатором, третий -- просто дураком, и весьма правдоподобно описывал обстоятельства, при которых люди это якобы говорили. Моро-зов верил, кипел от возмущения, но, по его словам, позиции своей не изменил. И вот в тот момент, когда следователи вроде бы приняли, на-конец, его условия и он дал соответствующие показания по своему делу, на сцене появился Володин.

-- Мы согласны освободить вас, Марк Аронович. Но вы же неискрен-ни с нами! Не хотите говорить о других -- не надо, но вы и о себе не все рассказываете.

-- О чем я не рассказываю?

-- О ваших встречах с Ореховым!

Потрясенный Марк стал бормотать, что никакого Орехова не знает, но Володин быстро оборвал его:

-- Орехов арестован. Он дал показания и просит вас подтвердить их.

Морозову показали протоколы допросов Орехова. Марк уже забыл, что главным доводом, который он изобрел, чтобы оправдать свое по-каяние, была необходимость его дальнейшего сотрудничества с офи-цером КГБ, и легко переключился на другой аргумент, исподволь внедренный в его сознание следователями: эти умники-диссиденты не доверяли ему, поговаривали даже, что он стукач, пусть же теперь они узнают, пусть станет известно всему миру, насколько он был прав и как они из-за своей мании преследования погубили Орехова! Ну и, конечно, задача спасения дочки тоже не сходила с повестки дня.

В итоге сделка состоялась. КГБ просил лишь, чтобы после освобожде-ния, Морозов никогда и никому не говорил об Орехове. Марк согласил-ся. По его словам, он дал на Орехова показания, выступал на закрытом заседании военного трибунала, судившего капитана КГБ и приговорив-шего его к десяти годам.

Потом был суд над самим Морозовым. Он покаялся, как и обещал следователям.

-- Расскажите о деятельности ваших сообщников, -- потребовал судья под занавес.

-- Это противоречит моей этической позиции, -- твердо ответил Марк.

Приговор гласил: пять лет ссылки.

Когда его вернули в Лефортово, он кричал как сумасшедший:

-- Обманщики! Подлецы!

Морозова ввели в кабинет Поваренкова, начальника тюрьмы, туда же пришел и Володин.

-- Марк Аронович! Пять лет ссылки по семидесятой статье -- это очень легкий приговор!

-- Но вы же мне обещали освобождение! Теперь я теряю прописку, московскую квартиру, не смогу жить вместе с дочерью, еду в Сибирь, на тяжелые работы...

-- Ах, Марк Аронович! Не все, увы, зависит от нас, КГБ! Вот ответи-ли бы на последний вопрос судьи -- и был бы полный порядок. Но я вам обещаю: в ссылке вы будете жить в очень хороших условиях и при пер-вой же возможности вернетесь в Москву.

Условия ссылки оказались для Марка и впрямь исключительными: вместо заброшенной деревни в глухой тайге -- крупный северный город, вместо каторжного физического труда -- работа по специальности в на-учно-исследовательском институте... Тем не менее Морозов чувствовал себя обманутым, а потому свободным от каких-либо обязательств перед КГБ. Да и для чего же он шел на компромиссы с ними, если не для того, чтобы сообщить всему миру о судьбе Орехова! Так он во всяком случае мне теперь объяснял.

Короче, Марк передал в Москву сведения о суде над Ореховым, на-писал письмо, гневно обвинявшее маловеров в провале бесценного ис-точника важнейшей информации. Слухи о том, что некий офицер КГБ арестован и осужден за помощь диссидентам, дошли до западных корреспондентов, и вскоре одна из зарубежных радиостанций сообщила об этом в передаче на русском языке.

Похоже, именно этого охранка Морозову и не простила. Вскоре его арестовали снова "за попытку передать на Запад статью антисоветского содержания" и дали восемь лет. В тюрьме и на этапе с ним обращались очень грубо, избивали, в результате чего Марк частично потерял слух. Он писал московским кагебешникам, но те отвернулись от него. Тогда Морозов затеял с ними новую игру: стал разными способами засылать в КГБ информацию о том, что ему, якобы, стали известны от Орехова и еще кое-кого из его коллег особо важные секреты, которыми он готов поделиться, если дело его пересмотрят. Когда Марк попал со мной в од-ну камеру, он весь был в этой своей игре и почти каждый день встречал-ся для бесед с сотрудниками КГБ.

"Восемь лет мне в тюрьме не протянуть: здоровья не хватит, -- писал он мне на бумаге, ибо мы не сомневались в том, что наши разговоры прослушиваются. -- А если я вырвусь на волю -- представляешь, сколь-ко пользы еще смогу принести!"

Преодолевая слабость и головокружение, я садился на лавку и писал ответ: "Но разве ты не понимаешь, что прежде, чем тебя освободить, они потребуют "отработать" освобождение и удовлетворятся не какими-то туманными намеками, а лишь конкретными сведениями или публич-ным осуждением правозащитников! Ты ведь не пойдешь на это?" Я смотрел на Марка с надеждой, жалость и гнев душили меня.