Не учите меня жить !

Моя мама, как и многие, кому не довелось закончить школу, свято верит в спасительную силу образования. В ее глазах любой человек с университетским дипломом, тем более доктор, всеведущ и непогрешим, как папа римский, а прием наркотиков по рецепту - таинство столь же значительное, как и любое другое.

К тому же моя мама - ирландка, у нее мощный комплекс неполноценности, из-за чего она считает, что правильно все, что предлагают англичане (а доктор Торнтон англичанин).

- Предоставьте это мне, - мрачно заверила она доктора Торнтона. - Уж я прослежу, чтобы она их принимала.

И слово свое сдержала.

Вскоре я действительно почувствовала себя лучше. Не счастливее, нет, ничего подобного. Я по-прежнему знала, что все мы обречены и будущее пусто, серо и безрадостно, но допускала, что ничего плохого не случится, если я на полчасика встану с постели и посмотрю сериал.

Через четыре месяца доктор Торнтон сказал, что мне уже хватит принимать антидепрессанты, и вся семья затаила дыхание в ожидании, полечу ли я самостоятельно ввысь или кану обратно в соленую от слез преисподнюю одиноких варежек.

Но к тому времени я поступила в колледж на отделение делопроизводства и обрела пусть хрупкую, но веру в будущее.

В колледже передо мною открылись новые горизонты. Я узнала много странных и непостижимых вещей. Например, кто бы мог подумать, что расположение букв на клавиатуре пишущей машинки так отличается от их последовательности в алфавите; что, кроме букв, есть странные значки, обозначающие целые слоги, и что если начать письмо со слов: "Дорогой сэр", а закончить "искренне Ваш", мировая катастрофа неизбежна.

Я постигла искусство сидеть с блокнотом на коленях и покрывать страницу за страницей непонятными крючочками и точками. Я отчаянно стремилась стать идеальной секретаршей, зарабатывать себе на "Бакарди" и кока-колу, по вечерам бегать с подружками в кафе, а дальше я и не загадывала.

Мне ни разу не пришло в голову, что, возможно, я могла бы выбрать для себя совсем другую жизнь: долгое время я считала столь великой честью учиться на секретаршу, что даже не понимала, как мне это скучно. А если бы даже и поняла, как это скучно, то все равно не смогла бы бросить курсы, потому что моя мама - очень решительная женщина - твердо стояла на том, что учиться надо именно здесь. В тот день, когда я получила диплом, удостоверявший, что я шевелю пальцами достаточно быстро, чтобы печатать сорок семь слов в минуту, она плакала от счастья настоящими слезами.

В более справедливом мире это она, а не я училась бы машинописи и стенографии, но жизнь рассудила иначе.

Я единственная из всего класса поступила в колледж. Кроме меня и Гиты Прадеш, которая серьезно занималась спортом, все остальные либо забеременели, либо вышли замуж, либо устроились продавщицами в ближайший супермаркет, либо и то, и другое, и третье сразу.

В школе я училась неплохо; во всяком случае, слишком боялась учительниц-монашек и мамы, чтобы не делать совсем ничего.

Но при этом слишком боялась некоторых девочек из класса, чтобы выбиваться в круглые отличницы: у нас была банда крутых девиц, которые курили, красили глаза, имели очень развитую для своего возраста грудь и, по слухам, занимались с мальчиками сексом. Мне ужасно хотелось стать такой же, как они, но на это не приходилось и надеяться, потому что иногда я хорошо сдавала экзамены.

Однажды я получила на экзамене по биологии шестьдесят три балла из ста возможных и еле унесла ноги от одноклассниц, хотя до сих пор считаю, что их оценили несправедливо: экзамен был по теме "Размножение", а уж об этом-то они точно знали больше моего и получили бы высшие оценки, если бы только вообще пришли.

Но после каждого экзамена они приносили фальшивые записки от родителей, что пропустили день по болезни.

Родители эти были еще почище их, и если монашки, усомнившись в подлинности записок о болезни, назначали девицам наказание, матери, а иногда даже отцы, приходили в школу и устраивали скандал, грозя прижать монашек к ногтю, обвиняя их в том, что обзывают их кровиночек лгуньями, и вопя, что "заявят куда следует".

Однажды, когда Морин Кверк принесла третью за месяц записку, в которой опять говорилось, что она пропустила занятия из-за месячных, сестра Фидельма дала ей оплеуху и сказала: "Девочка, по-твоему, я полная идиотка?" Не прошло и часа, как в школу, подобная ангелу мести, примчалась миссис Кверк (самое смешное в этой истории, как потом рассказывала Морин, было то, что на самом деле она была беременна, хотя еще не знала об этом, когда от имени матери писала записки).

- Моих детей никто и пальцем тронуть не смеет! - вопила мамаша Кверк. Никто! Кроме меня и мистера Кверка! А ты, рыба сушеная, лучше найди себе мужика, а мою Морин оставь в покое!

Затем царственно вышла за ворота, таща за собой Морин, и колотила ее всю дорогу до дома. Это я знаю точно, потому что, когда я в тот день пришла домой обедать, отец прямо напал на меня с расспросами: