Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Вечерние костюмы, регламентация и т. д.

Довольно серьезно все.

УЖИН!!! Пожалуй, только в кино видел такое. Умереть!.. (Меню прилагается.)

День был великолепен. Вечер невероятен. А вставать в 4 утра.

Да, за премиями ездить гораздо интереснее, чем их зарабатывать.

1990 г., Таормина

Кризис, или как назвать, не знаю. Пишу, потому что уже невозможно слушать. Тяжелые дни. Крайне тяжелые. Июнь, июль работаем по 10–11 и больше часов каждый день. Без выходных почти. Какое-то время было ничего, продвигались, сделали один замечательный показ по первым двум цифрам. А. А. был доволен, хохотал. Действительно, была удивительная репетиция. Дней пять назад что-то с ним такое произошло. Опять — все чепуха. Заболел. Пошел на нас с кулаками и тяжелой ненавистью. Стращания, угрозы, уходы, неприходы и т. д. Затяжной военный роман. Кто об этом напишет правду? Никто. Потому что никто не сумеет рассказать правдиво. А правдиво, значит, без однобокой позиции. И без эмоции. Тяжело. Он сидит и говорит часами. Он не любит нас, да что там — просто мы причина его болезни… и предатели и т. д.! Господи, что несет? Что несет? Какая-то черная туча.

Дал же себе слово не говорить, ну и молчи, дурак, он же не слышит ничего.

12 июля 1990 г.

Лето. Холодное, неуютное московское лето. Живу в новой квартире. В своей квартире. Это еще совсем недавно было недостижимой мечтой, недосягаемой. И вот, вот это есть. Господи, жизнь бежит к смерти. Молча и бессмысленно я живу. Весь день провожу в подвале. Плесень подвальная. Поздно вечером еду домой. Очень спешу домой. Даже что-то радостное есть в душе, когда еду домой. Начинаю суетиться, готовить ужин. С Танюшей разговариваю. (Я покупаю ей цветы, к портрету.) Мне нравится дома. Хорошо. Покойно. Сажусь ужинать, включаю телевизор или видик. Пью коньяк и ужинаю. Хорошо. Ноги отдыхают. Потом тошно и нет сна. Пью еще. Курю. Сдыхаю. Видео крутится — я сплю. Утром будильник звенит. Ругаю себя, говорю, что больше не буду пить в одиночестве. И иду в театр. Зачем все?

Думаю о том, что нужно бросить страдания и муки. Танюша очень бы была мной недовольна. Она бы изругала меня за сегодняшнюю жизнь. Изругала бы — это точно.

Импровизация — это состояние души. Драма, как и все виды искусства, абстрактна, как музыка. Она становится конкретной от нас, проходя через нас.

15 июня 1990 г.

Театр — дом, дом — театр… по 10–12 часов ежедневной работы… полезной, бесполезной, нужной, ненужной, толковой, бессмысленной… разной…

Состояние тоже разное. Был разговор с шефом, личный. Оказывается, плохо умею говорить (и это плохо). Недоволен разговором и собой. Не сумел объяснить, не сумел сказать… вообще ничего не сумел. Ну, что ж. Значит, такой я. Теперь такой.

Завтра утром улетаем в Австрию. Там будем репетировать «Сегодня мы импровизируем». Потом в Югославию.

Без даты

Вчера в 10.30 утра вылетели из Москвы аэрофлотовским рейсом до Вены. Из Вены на автобусе до Зальцбурга, 3 часа.

Вечером в театре «Stadtkino» смотрели канадскую труппу (пластическую). «Мамана» или как-то так называется спектакль. Мне понравилась труппа. У наших разное отношение.

Фонтан… публика… день, солнце… Моцарт.

Музыкант с гитарой и с губной гармошкой… Девочка сидит на ступеньках, пюпитр перед ней, играет на флейте… очень тихонечко, для себя… но и для меня, если мне этого хочется…

Публика… публика… публика… музыка… музыка… музыка…

Опять это чувство… после дома, после России, после Москвы — конфетно-шоколадно-игрушечное царство. И люди празднично наряженные, счастливые и щебечущие, кажется, не живут на свете, а специально договорились, чтобы поражать мое воображение.

19 июля 1990 г., Зальцбург

Уже не помню, вернее, не заметил, сколько мы ехали из Зальцбурга сюда, в Гольдег, на автобусе… что-то час или полтора.

В Зальцбурге вечером (после ужина в ресторане) мы сидели на скамейке у реки, и я уснул. Может быть, на несколько минут.

Несколько прекрасных минут на скамейке, на берегу… били колокола… проезжали на велосипедах пряничные австрийки… Вечером было прохладно. Наконец пришел автобус. Поехали. Забыли Гюзель, вернулись. Опять поехали.

От красоты и покоя сходишь с ума…

Уже… уже не хочется отсюда уезжать.

Утром не спеша идем на завтрак из наших Zimmer в соседнюю гостиницу…

Встречные улыбаются и здороваются, говорят: «Морген» или: «Бог с вами», — и улыбаются…

Завтракаем все вместе за одним столом.

Без даты

Открытая репетиция. Сейчас перерыв, и через четыре минуты начнем первый акт в прогоне. Через четыре ровно, чтобы совпасть с ударом колокола на соседней ратуше. Валера крутит подъемную лебедку старого замка, на чердаке которого мы репетируем (и показываем). И… бьет колокол (7.15).

26 июля 1990 г. Гольдег