Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Посмотрел сегодня кусок прогона «Эксперимента». Резко не понравилось все. Режиссура вчерашнего дня, мягко говоря, постановочка эдакая. Лес постановочных штампов и штампиков — девочки с зонтиками, юноши с электрогитарами (бутафорскими, на которых, конечно же, не играют). Но самое главное — не в этом, главное — что нет главного, зачем, для чего… уровень серьезности разговора (пусть данного через юмор, через шутку), ну и (и это криминально уже) отпущенные артисты. Играют кто как может и кто как это понимает.

Вот странно! Ведь нет, наверное, режиссера, который сказал бы, что актер — это не главное на театре, сегодня, во всяком случае, уже не найдется такого режиссера, а на деле… это самое слабое звено сегодняшних спектаклей.

Пытаюсь себя поставить на место режиссера, что бы я сказал исполнителям, вот этим вот конкретным исполнителям в этом вот «Эксперименте». Это самое трудное, несравненно труднее, чем придумать какие-то мостики, переходы света и включения некоей музыки… Но режиссура не в этом… Суть, смысл ее — в самых тяжелых, самых нужных словах — в глазах, в сердцебиении, в частоте пульса, который должен уловить в режиссере актер. Уловить и найти в себе эмоциональную аналогию.

Смогу ли? Пока верю в это.

16 мая 1985 г.

Вечером «Наедине», а день свободен. Утро прелестное — наконец-то… Танюша чувствует себя хорошо… и все хорошо.

Вчера показывали худсовету прогон «Эксперимента». Как и следовало ожидать… разговор (со слов Тани) был тяжелым. Ну, а что же они хотели? Я почти убеждаюсь в правильности мысли Роберта Стуруа о том, что плодотворно работать можно только зная труппу не менее 10 лет! Дело тут не в цифре и ее математической точности, дело в общей правильности этой мысли. Вот вспоминаю и не могу припомнить творческого праздника (настоящего) с режиссером-варягом. Ну а что, может быть, это вообще Стуруа (и я тоже) Америку открывает. Это так ясно, что не стоит прибегать к литературе о театре.

Настроение в труппе соответствующее. С одной стороны, пьянящие признаки (периферийной) славы «У войны…» (пишут много и журналы и центральные газеты: «Советская Россия», «Известия», вчера даже «Правда»), а с другой — полная пустота ежедневного театрального быта, ничем (настоящим, творческим, высоким, а без этого в театре нельзя жить ни одного дня, не рискуя потерять театр), ничем не заполненная, а что еще хуже, заполненная неприятным, надоевшим «деланием» спектакля (очередного) из привычных штампов, приемов, повторов и проч.

Впрочем, оставим театр. Спустимся в свои домашние сферы. Что меня волнует больше всего на сегодняшний день? Что идет время, что почти ничего не делаю конкретного к будущей сессии. Т. е. читаю, конечно, кое-что. Но ведь надо срочно писать, вернее, придумывать, сочинять отрывок по режиссуре. Дело не терпит отлагательства. Надо срочно составить расписание на оставшиеся месяцы (как я делал перед прошлой сессией) и форсировать.

С огромным интересом прочитал книжку повестей и рассказов Маканина. Хороший писатель. Это по мне. Временами что-то казалось длинноватым, что-то лишним (вообще он неспешно пишет), и вот сейчас отлежалось и очень прочно ощущаю его лицо. Удивительно дифференцирует такое привычное наше народонаселение (что в жизни мы все ежесекундно делаем и почти не ошибаемся, расслаивая бесконечно всех вокруг, а литература наша будто слепая, «не видит», «не чувствует» этого). Маканин видит, чувствует, а через него и мы снимаем «старенькую» одежонку.

Саша принес вчера еще одну его повесть.

19 мая 1985 г.

Заканчивается сезон. Позавчера сыграли премьеру «Эксперимента». Принимали, естественно, на «ура», зал был переполнен, все были счастливы, особенно начальство («это то, что надо к съезду!»).

Гена Т. приехал из Кемерова, где было репертуарное совещание. Привез много интересных разговоров. Вчера разговаривал с труппой о будущем репертуаре и проч. Молодец, дает перспективу! Дает взгляд в будущее, а артисты — дети, они верят и радуются и уже готовы.

Спектакль «У войны…» выдвигают на Государственную премию. Это событие великое, если получится все как надо, акции Генины поднимутся достаточно, чтобы преодолеть барьеры времени. Как это необходимо сейчас. Это единственная надежда, единственный выход, да, пожалуй, и единственный правильный путь театра. Всякие прочие варианты погубят дело.