Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Сегодня неожиданно — буря. Жуткий ветер, снег. Так не хочется выходить на улицу. Сидели вчера с Сашей В. у нас на кухне целый вечер. Слушали Утесова. Я почти плакал. Не могу сказать, что это такое, я люблю его болезненно и точно знаю, что он Великий Артист. Могу слушать его бесконечно, и все время болит душа, даже когда невероятно смешно, все равно слезы близко. У нас в России он, пожалуй, один такой, во всяком случае, в том жанре, что у нас называют эстрадой.

Саша собирается в Москву. Перетаскивает его Лена Камбурова, окончательно. Нашли ему вариант ФБР — так называется фиктивный брак. Очень будет не хватать милого Саши и у нас дома, и в театре. Мы очень привыкли к нему, привыкли, что он есть, такой талантливый, тонкий, понимающий, интеллигентный…

Опять и опять возвращаюсь к этой мысли о неумении ценить людей, когда они рядом. Только потери ощутимы. Художник должен ощущать возможную потерю.

22 апреля 1985 г.

Ну вот опять сижу один в пустой квартире. Уже поздно. Тихо. Танюша легла вчера в больничку. Нина Михайловна очень настаивала на этом, последние анализы не радовали. Нужно, так нужно, что поделаешь, решили не оттягивать это «лежание», чтобы было хоть какое-то время на передых.

Провожаю ее до больницы, оставляю там, выхожу на улицу и сразу… пустота — пустота… И дел много всяких и суеты всякой, а такое ощущение, что ничего уже делать не надо, что все лишнее. И даже дома вот такое мое любимое сидение становится бессмысленным, заниматься чем-то… Очень трудно пережить это состояние, надо, чтоб прошло несколько дней. Но будет ли лучше? Сегодня дошло до того, что сидел весь вечер у телевизора и смотрел все, несколько раз принимался читать, хотя бы газеты, и опять бросал, не получалось. И еще кружится голова и много курю, и это ужасно.

Наши приехали из Москвы и Сталинграда. Глаза у всех горят, все счастливые до бесконечности, старухи совершенно серьезно говорят, что «такого не было за всю жизнь» (Надеждина, Псарева). Москву покорили, но особенный триумф, судя по рассказам, был в Сталинграде. Обрыдались, говорят, все. Хамаза, бедная, не могла говорить после спектакля (смотрела его уже второй раз) и т. д.

Большое счастье для театра такой успех. Большое. Вот цемент, вот арматура (и что там еще надо) для коллектива.

Большой державе застой опасней пораженья, а наш театр, можно сказать, большая держава, хотя и с местечковыми приметами. Интересно, как развернется ситуация, у Гены сейчас чрезвычайно высокий политический и творческий капитал, и это может сослужить хорошую службу и ему и театру. Как поведет себя Мигдат? Это решит многое, если не все. Он, бедный, уверен в своей всемогущности, и действительно много причин и поводов ему так думать… Но время-то идет — все меняется…

Сейчас, может быть, самая пиковая ситуация. Хотя внешне, наверное, этого и не заметишь, какое-то благополучие и проч.

Юрка тут сорвался. Восемь дней пил. Возил его «туда», влупили укол. Два дня ночевал у нас. Было очень плохо. Даже жутковато. Било, колотило так, думал (он сам), что — все! Сейчас отошел. Сегодня видел в театре: как соколик. Говорит, «все». Дай-то Бог! Как это страшно.

Ромашевский Эдик делает концерт (областной) к 40-летию в Музыкальном театре. Попросил меня подключиться (сделать один блок), этакая документальная композиция из писем фронтовиков-земляков. Сегодня прогнали на сцене, вроде ничего.

Нравится мне Эдик. Он, как муравейчик, пашет, пашет потихоньку и — чего-то есть. Какой-то дар отключаться от всего. Кажется, иногда свет клином у него сошелся на какой-нибудь фитюльке. Но так, наверное, только и можно (и нужно) работать. А я вот… У меня что-то многовато «внутренней жизни». Все «мыслю» чего-то, глобальные все проблемы гнетут. А вот так, просто пахать, незатейливо, кирпичик на кирпичик, наверное, я не могу, не умею. Жалко.

26 апреля 1985 г.

Утро. Солнечно. Бегал только что по набережной. Иртыш многоводен, прошел лед, очень красиво. Даже наш Омск кажется красивым, необыкновенным городом.

Сейчас пойду к Тане, сегодня посещения с 12 до 2-х. Она умница, веселая, бодрая и мне очень помогает не падать духом и не скучать.

30 апреля 1985 г.

Я проводил ее на худсовет, тихонечко прошлись по Ленина. Пока они заседали, сбегал в горком по поводу демонстрации. Худсовет решал репертуарный вопрос на будущий год. Министерство ввело, по-новому, репертуар не по сезону, как было всегда, а по календарному году. Это так непривычно, не традиционно для театра, а главное — неразумно: сезон есть законченный театральный цикл, в этих границах обычно происходят и изменения в труппе и преодоления какого-либо психологического барьера и т. д. Планирование на календарный год — это, может быть, удобнее министерству, но никак не театру.

Сверстали. Утверждена и пьеса Алены Масляковой, которую я привез из Москвы. Это приятный момент.

В общем, репертуар кажется интересным, хотя безотносительным к труппе. Но… это уже слишком большое желание. И потом, в нынешнем безлидерном положении все это несколько релятивно выглядит, все как-то бестелесно.