Не уходи. Останься

Это Ибрагима бесконечно бесило. Так, что приходилось контролировать каждый свой вдох и выдох. Потому что не только Димка ходит по тонкому льду, но и он тоже устраивает своей выдержке офигеть какую проверку.

Для него, воспитанного на том, что женщину нужно беречь, холить и лелеять… было тяжело переломить себя дать Диме возможность заниматься отнюдь не женской работой. Он молчит о том, что с ним происходило, когда смотрел на ее тренировки, и предпочитал вообще этого не видеть и не слышать.

Вся его сущность, мужское естество стремилось к тому, чтобы Димку оградить, спрятать от всего мира. Но от самой себя не спрячешь никуда.

Эта хрупкая, на вид, женщина всегда стремилась к саморазрушительным чувствам. И Ибрагим подозревал, что любовь к нему, тоже в какой-то степени стала разрушительной.

Но он на своих ошибках учился. Потому сейчас входил в дом Игоря Шраймана с презрительной миной на лице, но не хватал за руки Диму, которая стояла в нескольких метрах от него, как бы ему сильно не хотелось притянуть ее в свои объятия.

Молча сцепит зубы и будет наблюдать за тем, как Дима двигается за спиной Шраймана, даже в этой чертовой «крепости», защищая этого гада от смерти.

Акт недоверия? Или так решила его за нервы подергать…, за вчерашнее?

Последняя мысль вызвала удовлетворение в душе, аж за грудиной потеплело. Его зимняя девочка! Конечно, она теперь и на его костях сплясать готова, ведь поняла, — он по глазам видит, что поняла его вчерашнюю выходку.

Ну что ж, тем лучше. Не придётся много и долго объяснять, что и к чему. Его Дима и так уже догадывается кто и зачем все это устроил, ему осталось только немного конкретизировать, вот и все.

Но внутренний страх за нее все равно не отступал. Одно дело, когда ты догадываешься сам, но до конца не уверен, и есть хоть какой-то шанс, что ошибаешься. Мизерный, хоть одна миллионная, но есть. И можно не думать. Не вспоминать. Это спасает рассудок от сумасшествия.

И совсем другое, когда неясные догадки превращаются в факты, а с ними трудно спорить. Нужно принять эту данность и смириться.

В этом- то Ибрагим и видел самую большую проблему. В том, что Дима, несмотря ни на что, откажется верить, и в конечном итоге все закончится очень плохо.

Ему придётся заставить ее, причинить боль. Опять. И возникает закономерный вопрос: а дальше что?

Сейчас он собирается в который раз разрушить ее мир, ее веру в семью, в любовь. Она оправится от такого?

Для него Зимин чужой, Марта тоже, но и ему самому хреново на душе от всего этого. Что уж говорить о Диме?!

Почему-то страх за нее не уходил, и с каждым сделанным шагом становилось только хуже и страшней. Холод полз по позвоночнику. Если бы мог, ушел бы отсюда, прихватив Димку с собой, и все, — плевать на других.

Но… она себя поедом сожрет, жить спокойно не сможет, если не закончить все здесь и сейчас.

***

— Ну что, граждане, обсудим ситуацию?

Ромашка взял на себя роль своеобразного громоотвода, ибо в гостиной (где сумели разместиться все, даже без возможности дотянуться друг до друга и придушить) назревало нечто. От напряжения, витавшего в воздухе, можно было задохнуться, — еще чуть-чуть и рванет во все стороны, не оставляя никого в живых.

Правда, смешливый тон пришлось сменить на более серьезный, стоило молодому человеку натолкнуться на Димкин укорительный взгляд.

Все, сидящие за столом переглядывались и бросали друг на друга очень говорящие взгляды об их «теплых и нежных» чувствах. Особенно Шрайман-старший отличался любвеобильностью.

Дрозд же был убийственно спокоен. Казалось, его ничего удивить не может, всю историю он и так знал доподлинно, потому что почти все происходило на его глазах. Но напускное спокойствие было ширмой, внутри все горело и выло, кричало. Потому что сейчас придётся на живую вскрывать те «нарывы», которые только-только зарубцевались и покрылись обезболивающей корочкой.

А теперь по новой, — режь, вытаскивай на свет всю грязь, и придётся родную дочь во все это окунуть с головой, будто ей собственных грехов мало.

Дима же сидеть спокойно не могла, выдержки не хватало, начала бы тарабанить пальцами по столу, демонстрируя всем свою взвинченность и нервозность. Так она предпочла стоять, и спокойно переходить от одного окна к другому, будто проверяя работу парней Шраймана, и заодно присматривалась к охране мужа. Ведь кто-то ее знал и помнил, кто-то только слышал краем уха о том, что у Сургута есть жена.

И все же, профессионализм никуда не денешь, и она смотрела, как они работают, подмечая само-собой недочеты и плюсы.

— Если не против, расскажу, что нарыли мои ребята, дальше вы меня поправите, — Ибрагим взял право голоса первым, кажется ему одному хватило смелости смотреть Диме в глаза и говорить, как есть. Непосредственный участник событий прошлого, на дочь смотреть не мог, было больно и стыдно. Его вина во всем есть, и немалая.

Дима просто кивнула Ибрагиму, мол, давай, начинай, не тяни кота за причиндалы. Вслух этого не сказала, но мысленно точно произнесла, Ибрагим едва заметно, но такому ее жесту улыбнулся.