Не уходи. Останься

Штампы в паспортах — это еще не семья. Семья — когда любят, ценят, понимают, берегут друг друга, говорят откровенно, обнажая самое тайное. Даже поцелуйчики и обнимашки отходят на второй план перед настоящей близостью, не тел, а душ. Семья — это когда исчезает «я» и в разговоре появляется «мы» и «наше». В мироощущении перестаёшь существовать «ты», только «мы».

Из всех возможных ошибок он совершил именно эту, — не дал им стать семьей.

В прошлом, Дима пыталась быть открытой, хотела сблизиться, врасти друг в друга, так чтобы и слова переставали быть нужными, хватало и взгляда.

И так было. Но только с ее стороны. Ибрагим же, несмотря на все свои чувства к Диме, к своей жене и самому дорогому человеку оставался закрытым на замки. Не пускал ее не в дела даже, не пускал в душу.

Почему? А хрен там знает почему? Необъяснимый выверт мужской логики, попытка себя защитить, чистый эгоизм.

Он был без ума от этой светлой и чистой девочки. У него сносило крышу от ее вида. Видел ее не важно в чем, в страшных домашних майках и шортах или в костюме, который нихрена не скрывал, обтягивая, как вторая кожа.

Стоило только посмотреть в глаза, и все…. Мозги капитулировали и верх брали инстинкты.

Схватить и спрятать. Затащить в свою постель и там оставить. Навсегда.

Приходилось себя урезонивать, на полушаге останавливать.

Даже когда были вместе, когда расписались и стали мужем и женой, он держал себя в стороне.

И сейчас уже можно признаться, что глупость полнейшая, чушь, но въелась в мысли, в кровь зараза попала и не искоренить ее было.

Считал себя недостойным. Такой любви с ее стороны. Такого самопожертвования. Такой заботы. Не считал себя достойным такой маленькой, но удивительно сильной и восхитительно смелой женщины.

Всегда подсознательно ждал, что появится кто-то моложе, лучше ей подходящий.

Умом понимал, что Диму никто не заставлял выходить замуж, беременеть. Это ее выбор.

Но… все же, он считал так, как считал.

И вот печальный итог.

Понял, что никто и никогда этой женщины достоин не будет, даже он сам. Только она его выбрала, его. А значит, отступать не будет больше, никогда. Не даст ей шанса уйти. Не теперь.

За его ошибку слишком дорого пришлось заплатить.

Эта ее отчужденность, растерянность и какая-то детская потерянность… они убивали его. На куски рвали. Глаза серые и оживающие только рядом с сыном.

Не хватало ей времени, чтобы осознать все, принять и отпустить прошлое. Нужен разговор, выворачивающий наизнанку, чтоб нервы наружу, голые, и пройтись по ним наждачкой. Пару раз. До боли, до тошноты. Но поговорить и отпустить.

Заметил, как вздрагивает от каждого резкого звука, как нож берет, готовая убивать. Возможно, такая реакция теперь навсегда.

Он спрятал свою семью. Далеко. В лесу. Замкнулся с ними в пузыре на эти дни. И думал, как лучше поступить дальше?

Ножом по сердцу был вид жены. То, как смотрит, озирается, дрожит и, сцепив зубы без посторонней помощи заботится о сыне.

Они не чужие, но и близкими не стали. И вина только на нем.

Сегодня специально отпустил всех, сам решил готовить… напугал Димку до смерти.

Если бы ситуация не была столько печальной и критичной, он бы посмеялся над выражением ее лица. Бровки домиком, глаза широко распахнуты, даже рот в удивлении приоткрыла.

Красива, до безумия. Для него она всегда будет совершенной. Со шрамами или без. С синяками и ссадинами. Со сбитыми кулаками. С руками по локоть в крови. Он любит ее всю, каждую частичку. Каждое проявление ее характера. Каждое ее действие. Даже самое ужасное и страшное.

Это его женщина. Его жена. Он выбрал ее. Он смирился с тем, что она гораздо лучше него, гораздо сильней. Принял это. Плевать стало на гордость, самолюбие, эго. Кому все это нужно, если без ее холодных серых глаз он не способен нормально дышать и думать?

Разложил еду по тарелкам, сервировал стол. А Дима смотрит на него во все глаза и не знает, что сказать.

Предложил все обсудить, но она так этого испугалась, что решил не давить еще сильней.

— Я не знала, что ты умеешь готовить, — она прожевала первый кусочек мяса с овощами, зажмурилась от удовольствия.

А у него внутри от этого вида все теплом заполнилось и жаром полыхнуло чуть ниже. Хотел ее прямо здесь и сейчас, на этой кухне, на столе. Ворваться в ее тело и владеть им. Глотать своими губами ее стоны, заглушать крики приближающегося оргазма. Или вот так сидеть и смотреть, как она с удовольствием ест приготовленную его руками еду. Умиротворенная и довольная.

Пришлось тряхнуть головой, отгоняя эти мысли. Не время еще.

— Научился не так давно. Плохо спал по ночам, а работать не хотелось, — пояснил и принялся активно жевать.

— И ты решил вместо работы готовить, — она невежливо хмыкнула, губы скривились в усмешке, — Что ж, твое новое увлечение достаточно успешно. Идеален во всем, как всегда.

Застыл от ее саркастичного тона.

— Если бы я этого не делал, забрал бы тебя давно и запер бы, — он не хотел, чтобы это прозвучало грубо или как упрек, но… слишком много между ними неясностей, чтобы суметь держать эмоции в узде, — Извини…, я не хочу с тобой ссориться.