Не уходи. Останься

Когда он тихо сопит в своей кроватке, или же когда плачет потому, что споткнулся и упал, ударившись коленкой о пол.

Каждая его слезинка, каждый его крик… они ранили хуже, чем пули или ножи. От этих ран не существовало обезболивающего, эти раны не могли зажить и оставить просто рубец.

Она вздрагивала каждый раз, когда слышала его плач. Бегом летела к нему, если видела, что ему плохо или он упал.

Объективно понимала, что это нормально и ничего страшного с Илаем случиться не может, но пересилить свои инстинкты пока была не способна. А возможно, даже не пыталась бороться со своими порывами.

Если учесть тот ад, в котором она прожила эти три года, то лучше она будет срываться с места к своему сыну и умирать каждую секунду, пока бежит к нему, чем будет смотреть и видеть его слезы и боль. Даже самую пустяковую и незначительную.

Ее сын был лишен матери долгие два года, то время, когда у него формировалось понятие любви и привязанности. И теперь ей нужно так многое наверстать.

И она бросилась в омут с головой, пытаясь сделать все и сразу.

Но, при этом, подсознательно каждую минуту ждала удара в спину. Она не носила при себе пистолет, на нем не было предохранителя, а просить Ибрагима достать другой не позволяла гордость. Пришлось ограничиться ножами. И каждый раз, когда домработница громко хлопала дверцами шкафа или крышкой от кастрюли, Дима хваталась за нож и готова была женщину убить.

Дима помнила, что случилось в тот день. Знала, что все закончилось. Но… но… видимо есть вещи, которые не могут пройти за пару недель. И возможно то, что произошло с ней самой и с другими из-за нее, не пройдет и за годы.

Может, надо было беспокоиться об этом… но, стоило ей посмотреть на личико своего мальчика или услышать его неуверенное «ма-ма», как сердце начинало биться с тройной силой и весь ужас пережитого отступал и бежал, позорно зарывался в глубину памяти, решаясь вылезти и напомнить о себе только ночью, когда она спала.

Строить из себя безжалостного киллера ей удавалось долго и упорно, но лишь потому, что она была уверена — ей уже нечего терять, кроме себя самой, а сама себе она была не нужна.

И когда все позади… оказалось, что та девчонка, любившая снег, морозы и снеговиков, жива, и у нее есть гребаная совесть, которая под всей этой болью не сдохла.

Дима упорно пыталась все забыть.

По щелчку пальцев. Раз, — и не было ничего и никогда. Она находилась в такой дикой растерянности, что посчитала это лучшим вариантом.

Но теперь не могла нормально спать.

Ее мучили кошмары. Она пугала сама себя тем, что в первую очередь в безопасном месте хватается за оружие.

В какой-то момент это может привести к тому, что она навредит сыну. Потому что он тянется к ней, с каждым днем все больше. И иногда ночью выбирается из кроватки и приходит к ней на большую кровать.

В первую такую ночь она была благодарна всему святому, что есть в этом мире, за то, что у нее не было сил даже нормально двинуться, потому что первым ее порывом было схватить нож, а потом бежать. Спасибо гипсу, который не так давно сменили на специальную манжетку из пластика и силикона.

У нее прибавился дополнительный повод бояться спать по ночам.

В ту ночь она могла совершить непоправимое. Пришлось не спать до самого утра.

Смотрела на Илая и понимала: она лучше пустит пулю себе в голову или нож в сердце, но никогда не причинит вреда своему сыну. И другим не даст этого сделать.

Дима пришла к выводу, что хватит оттягивать неизбежное. Она упорно старалась избегать Ибрагима-, в огромном доме это не трудно, — не лезла к нему с вопросами. Отпустила ситуацию, давая себе и ему время привыкнуть, подумать и решить, как жить дальше.

Только, как всегда, решение было не из лучших.

И, пожалуй, сейчас самый удобный момент расставить все точки над «i».

Илай спит и проспит еще около часа, он устал с утра, наигрался в догонялки с ней. Оказывается, ползать на коленках, пытаясь оторваться от сына — это весело. И еще веселей становится, когда Илай, победив ее (то есть догнал), обнимает и целует, слюнявя щеки.

Они жили в этом доме. Играли в семью, но близкими так и не стали. Дима самоустранялась от любой попытки поговорить или сблизиться, не давала Ибрагиму себя касаться, как только появилась такая возможность.

Муж. Он ее муж. Имеет на это законное право, но не лез, не давил, не командовал в своей излюбленной манере.

Возможно, ждал и выжидал. Возможно, понял, что так жить дальше нельзя, иначе финал будет явно несчастливый, не с ней.

Дима терялась в догадках почему ее муж так переменился. Почему исчезла его напористость и властность, желание все и всех контролировать?

Две недели безвылазно сидеть с ней в доме и никуда не выезжать. Никакой работы. Да, он говорил по телефону и по скайпу, но ведь это не то.

Всегда предпочитал все контролировать лично.

Она не узнавала его. И это пугало гораздо больше всего остального. Не знала, чего от него ждать.

Слишком крутой поворот в жизни. И нет никакого стимула собраться с силами и действовать.