Не унывай!

И как несчастливы люди, которые не слышат ее! Не слышат не потому, что они глухи, а просто потому, что музыка проходит мимо них.

В каком бы жанре ни решил работать артист, кем бы он ни собирался стать – чтецом, драматическим актером, артистом кино или, тем более, певцом, – безусловно, музыка очень обогатит его, сделает тоньше, разностороннее.

А работа в музыкальном жанре потребует от артиста специального музыкального образования. Вл. И. Немирович-Данченко писал в статье «Лицо нашего театра»: «Все идет от музыки. Ее толкование диктует задачи не только оркестру, ансамблю, каждому исполнителю, но и режиссуре, и художнику».

– Людмила Ивановна, а какое значение имеет музыка для вас лично в драматических спектаклях?

– Я, драматическая актриса, всегда завидовала актерам оперетты и оперы – ведь кроме слова им помогает выразить свои мысли музыка. Она пробуждает в них новые эмоции. Лично мне музыка в драматических спектаклях всегда помогает. Я уж не говорю о том, что музыка создает определенный образ спектакля, становится его неотъемлемой частью. Теперь, например, совершенно невозможно представить комедию «Много шума из ничего» без замечательной музыки Тихона Хренникова.

С детства мне запомнилась музыка Хренникова и к спектаклю «Давным-давно» в Центральном театре Советской армии. Романтическую комедию «Давным-давно» Александра Гладкова я смотрела много раз, видела нескольких исполнительниц роли Шуры Азаровой. Первой – Любовь Ивановну Добржанскую. Ее поклонницей в этой роли я осталась навсегда. Что значила музыка для Добржанской – Шуры Азаровой?

Шура прощается с домом, в котором прошло ее безмятежное детство. Ничего не сказав дяде, она, переодевшись в мужской костюм, собирается бежать на войну, где и мужчинам-то бывает трудно и страшно. А что ждет ее, девушку? На душе у Шуры тревожно – она понимает, что ее поступок может убить дядю. Но и оставаться дома, в покое и уюте, когда Отечество в опасности, она не может. Шура прощается с привычной обстановкой, оглядывает стены, окна, потолки – и вдруг видит свою старую куклу Светлану. И в эту минуту вся ее тревога, боль, любовь к дому, волнение воплощаются в музыке: в оркестре зазвучало вступление к колыбельной «Спи, моя Светлана…» Шура прислушивается к звукам музыки, как к биению собственного сердца, еще раз обдумывает свое решение и повторяет его кукле. И мы, зрители, понимаем, что это не просто колыбельная, этот монолог – прощание с детством, которое кончается с последними аккордами музыки.

Однажды мне довелось увидеть в этой роли совсем молодую актрису, начинающую. В сцене прощания Шуры с домом она, проговорив текст, взяла куклу, села в удобную для пения позу и напряженно стала слушать музыку. Было очевидно, что актриса думает только о том, как попасть в тональность, не сфальшивить, чтобы звучал голос. Конечно, ощущение правдивости происходящего на сцене моментально ушло.

Ария или танец должны быть оправданными. Они возникают от того, что герою невозможно высказать переполнившие его чувства – тревогу, грусть, радость, любовь – только словами, ему еще нужны музыка, танец, пение. Тогда вступление не окажется просто пережиданием фрагмента музыки, оно станет моментом сосредоточения героя, моментом, когда у него нарастает желание выразить песней или танцем то самое главное, сокровенное, что он не может выразить обычной речью. Ария – это монолог.

В нашем театре шел спектакль «Пять вечеров» по пьесе А. Володина. Это поэтичный спектакль о любви. Герои его – обычные люди, наши современники, причем уже немолодые (каждому из них – за сорок). Их играли О. Ефремов и Л. Толмачева. Они творили чудо на сцене. Зал буквально с замиранием сердца следил за развитием отношений героев. Воздействие спектакля было настолько сильным, что зрители, казалось, сами молодели и становились похожи на влюбленных, счастливых и радостных людей.

Музыку к этому спектаклю написал композитор М. Зив. Она способствовала созданию какой-то необыкновенной, прозрачной атмосферы, которая так соответствовала спектаклю о чудотворной силе любви, способной разбудить все самое прекрасное, что таится в человеческой душе, воскресить ее юные мечты, заставить поверить в себя, в свои силы.

В спектакле было шесть картин. К каждой картине – музыкальное вступление, звучащее как музыка весны, заставившая «оттаять» души героев.

Я играла Зойку, у которой своя трудная судьба и неразделенная любовь. Еще из гримерной услышанная мною музыка начавшегося спектакля настраивала меня, как инструмент, заставляя звучать определенным образом в тональности спектакля.

Песня героини, когда-то бывшая общей любимой песней двух молодых счастливых людей, Саши Ильина и Тамары, которых жизнь разлучила на двадцать лет, а потом неожиданно соединила, песня, вспомнившаяся им в эту позднюю встречу, стала лейтмотивом спектакля. Нехотя Тамара брала гитару: