Он жадно высматривает каждое действие Кузнечика, пытающегося провести воспитателей. Словно футбольный болельщик, переживает за друга, чтобы того не поймали, да ещё и комментирует каждое действие, давая свою оценку.
— Такой молодец, — он фыркает и гордо косится на Слепого, будто сам лично обучал Кузнечика.
Лось недовольно цокает языком и сдерживает смех. Вот дикие дети, ещё и радуются, что обманывают воспитателей! Он бы и хотел, может, их пожурить, чтобы неповадно было, да только вот автобусы уже выезжают один за другим, а Кузнечик как прятался за деревом рядом с мусоркой, так и прятался.
Спрятался и выжидает момента, чтобы к ним вернуться.
— Теперь точно не уедет, — Волк выпрямляется. — Спорим, Спортсмен уже заметил его отсутствие вперёд воспитателей.
— Думаешь, Спортсмен следит за ним внимательнее воспитателей? — Лосю очень, очень жаль, что Ральф не слышит это замечание.
— Просто Спортсмена отсутствие Кузнечика волнует больше, — поднимает голову Слепой.
Он пристроился рядом, прижавшись к плечу Лося. Сидит, забравшись с ногами на широкий подоконник, слушает комментарии Волка и грызёт что-то явно несъедобное.
Волк тяжело вздыхает, сочувствуя тяжкой доле Кузнечика.
— Белобрысый небось радуется, что он не смог уехать, — ворчит Волк. — Так и не отделается наш Кузнечик от звания хвоста Слепого.
Лось удивлённо моргает.
— Чьего хвоста? — переспрашивает он.
— Моего, — невозмутимо отзывается Слепой, догрызая своё негрызаемое нечто.
Он поворачивается к окну, словно может разглядеть передвижения Кузнечика. Волк с подозрением щурит глаза.
— Он ещё прячется, — с ноткой ревности в голосе добавляет он.
— Сейчас вылезет и к нам побежит, — отвечает Слепой.
Волк провожает взглядом последний автобус и довольно хмыкает. Никто не заметил, ворота снова закрыли, а Кузнечик, выбравшись из своего укрытия, радостно подпрыгнул и на пружинках помчался к дому, задержавшись из-за чего-то непонятного перед входом.
— Знал бы, что он в последний момент передумает, то даже бы собираться не стал, — замечает Волк и показывает в окно на предмет обсуждения. — Зачем бы мне куда-то ехать, если он остаётся?
Лось усмехается. Наклоняется и ласково треплет обоих по голове, из-за чего Волк довольно щурится, а Слепой замирает, переставая дышать.
— Я думаю, он потому и остался, что вы двое здесь, — говорит он.
========== 47. Понимаю (Македонский) ==========
Смотрели они на меня как-то по-другому.
Я молчал. Мне вообще в тот день не хотелось говорить с ними, только слушать, слушать и понимать, кто они, что от меня потребуют и чего будут ждать. Неугомонный и нескладный пронёсся мимо, не переставая тараторить. Я поднял голову, чтобы поймать его озорной взгляд, но наткнулся на проницающий в душу зелёный огонёк.
Огонёк улыбнулся мне в ответ.
Так я попал в четвёртую в первый раз.
Я не знал, о чем говорить с ними, и просто смотрел на свои руки, сидя на кровати. Они жили — вокруг меня, о чем-то спорили, за что-то ругались. Иногда я им помогал: даже чувствовал себя полезным, и это было по-новому приятно. Думаю, им тоже, потому что они стали чаще окликать меня по новому имени и просить что-то сделать.
Я стал понимать, чего от меня ждут.
Он наклоняется ко мне. Смотрит, не мигая. Совсем по-другому. Не так, как смотрели раньше. Он смотрит внимательно и без страха. Без недоверия, подозрения, которое обычно принято выказывать новым людям, без подобострастия, к которому привыкли те, другие. Я смотрю на него в ответ.
— Сегодня ночь сказок, — говорит он. — Ты появился у нас как раз вовремя.
Я прячусь за подушкой, обнимая её. Рядом — чужая лохматая голова, вся в перышках и мелких бусинках. По другое плечо — кто-то, булькающий тягучим сиропом. Я неуверенно кошусь на того, кто меня позвал. Он чуть кивает, прикрывая глаза.
— Можешь пить только кофе.
Голова с бусинками резко поворачивается в мою сторону.
— Как это только кофе?! — вскрикивает он, за что на него в темноте шипит сразу несколько голосов. — Сфинкс, что за отношение к традициям?
— Пускай пьёт что хочет, — вступается за меня и другой голос.
Невольно улыбаюсь. Чужая мелкая лапка стучит по моему плечу покровительственно. Уступает нам в нашем самовольничестве. Для меня делается исключение в их старой традиции, и оставшуюся ночь я жадно ловлю каждое слово.
Я понимаю, кто они.
Он подсаживается ко мне и подталкивает старые кассеты. Разглядываю название, щурюсь, догадываясь, для чего он принес их. Он кивает на каждый, рассказывает, что любит он и велит мне найти то, что полюблю я.
Включаю каждую по очереди. Трое — усаживаются рядом, слушают вместе со мной или лишь проверяют мою реакцию.
— Ты должен выбрать, — говорит мне он, и я вытягивает третью из очереди.
— Вот её.
Он довольно улыбается, одобряет мой выбор. Совпал с его? Наверное. Мне кажется, этому он был бы рад. Мне хотелось бы его порадовать.
Самоотверженно, он разрешает мне взять кассету на время, и я понимаю, что угадал.
Понимаю, чего от меня требуют.
— Орешков?