Не в счет

Её позвали вместе с нами, а поскольку шла она первой, то и счастье принять сшитую розовую лялю выпало ей. Мы же были оставлены для компании, моральной поддержки и вредно-злодейского — других у студентов не случается — совета.

И чтоб там, на последнем ряду, не по теме не трындели.

— Ивницкая, ты что ль, злодейка? — Алексан Борисыч, разворачиваясь к ней и сдвигая на нос очки, протянул с радостным узнаванием и удивлением. — Ну-ка, сколько здесь моей шестнадцатой группы?

— Девять человек.

— У-у-у, злодеи, все почти в городе на практику остались!

— У нас в Аверинске роддом закрыт, — я, выглядывая из-за плеча Польки, родную больницу заложила без зазрения совести.

И довольно.

Александра Борисовича мы любили и снова с ним увидеться были очень даже рады. Хотя бы потому, что дневники практики в печатном виде он сдать разрешил и зачёт всем автоматом поставил. И прогуливать, потребовав отходить на десять родов и запомнить наконец-таки приёмы Леопольда, остальное время разрешил.

А потому все квесты города мы прошли.

Перебрали в прокате и ролики, и велосипеды, научив на последнем кататься идеального Кена, которому до общения с нами такие развлечения не по аристократически-высокомерному статусу были.

Мы прокатились на всех аттракционах центрального парка, в котором до самого закрытия почти каждый день гуляли, покупали всевозможное мороженое и трдельники. И на пешеходный фонтан, схватив за руку, Измайлов меня в один из поздних вечеров затянул.

— Глеб!

— Ты в сладкой вате вся измазалась, — он, сволочь тоже мокрая, отозвался невозмутимо.

Не отпустил моей руки.

Впрочем, вырываться и спасаться я уже и не пыталась.

Не собиралась.

Играла музыка, что старой, летней и зажигательно-испанской была. Вспыхивала то ослепительно зелёным, то фиолетовым цветом подсветка вокруг нас. Поднимались, вырастая из асфальта, всё выше и выше водяные змеи, рассыпались на брызги, которые в лицо, окрашенное на секунды розовым, летели.

Так, что жмурилось.

Девались куда-то мысли, что до дома насквозь промокшими ещё как-то добираться будет надо и макияж, можно не сомневаться, потек. Хотелось вместо всех этих размышлений, подпевая бессмысленное про «Асерехе», танцевать.

Хохотать.

Смеяться, когда, портя и обрывая все заученные с детства и клипа движения, Глеб Александрович меня на руки подхватил и закружил.

— Изма-а-айлов, — я, хватаясь за его шею, завизжала от души, — скользко! Пусти. Я не хочу провести эту ночь с тобой в травме! Тут только первая городская рядом, а там Григорьев работает. Он нас сам доломает, когда увидит!

Он же ж дураков и самокатчиков, что тоже дураки, правда, альтернативные и в квадрате, на дух не переваривал.

А мы дураками точно были.

Ивницкая, смотревшая на нас со стороны, спустя полтора часа это мне с удовольствием подтвердила, призвала в свидетели Артёма, который, не осмеливаясь спорить с разозленной и огорченной нами Полькой, согласно кивнул.

В тот же момент…

Они, делая ставки на поцелуй, наблюдали.

Перестали кружить, но не поставили на асфальт меня.

Измайлов только остановился, уставился слишком серьёзно для шумного разноцветного вечера под открытым, по-августовски глубоким и чёрным, небом. И улыбка вместе со всеми радостными воплями под его взглядом куда-то пропала.

— Ты чего?

Самый банальный и заезженный всеми мыльными операми вопрос вырвался сам. Убедил, что в жизни, следуя ненаписанному сценарию неснятого глупого фильма про любовь, задаваться такими вот вопросами тоже вполне можно.

Я так точно могу.

— Ничего.

Измайлов по оригинальности от меня ушёл недалеко.

И это очень даже радовало.

Быть идиоткой в компании, а не гордом одиночестве мне всегда нравилось куда больше. Вселяло надежду, что не всё так печально и потеряно.

— Тогда верни меня на грешную землю.

— А я тебя от неё оторвал?

«Ты меня почти поцеловал!»

Прокричать в идеальную физиономию со вскинутой бровью, которая маячила совсем близко и провокационно-притягательно, хотелось именно это, только вот… хотел ли он?

Или показалось?

Может, я в очередной раз приняла желаемое за действительное? А Измайлов просто развлекался, веселился так, по-дружески. Ведь если бы хотел, то поцеловал бы, да?

Или… нет?

— Сама в шоке, — ногой, показывая, что от земли она весьма далеко, я покачала выразительно, проговорила с привычной ядовитостью. — Обычно ты меня, наоборот, в неё прикопать жаждешь.

— И даже начинаю вспоминать почему… — Глеб пробормотал себе под нос.

Всё же поставил на землю.

А я сбежала к Ивницкой, чьё слишком выразительное выражение лица проигнорировать было весьма сложно, но я справилась. У меня получилось напомнить себе, что с Измайловым мы просто дружим, а значит идти на второй круг и придавать значение любым его словам, взглядам и случайным прикосновениям смысла нет.

Встречается и женится он потом всё равно на других.

И если думать так, то… жить становилось проще.