Не в счет

«По их ведомостям у тебя ничего стоит. Иди завтра в деканат, Макарыч хвостовку даст, с ней на кафедру, чтобы подтвердили и написали, что у тебя всё сдано. Потом опять к Макарычу, чтоб в ведомости проставил».

Инструкцию к действию Катька выдала подробную.

А я таким образом в ГУКе и оказалась.

За хвостовкой.

К Макару Андреевичу.

Последнее, маяча в дверях деканата, я и озвучила.

— Макар Андреевич на четвёртом этаже, в большой аудитории, — секретарша, отрываясь от экрана компьютера и кидая поверх очков заранее осуждающий взгляд, продребезжала недовольно. — У нас сегодня так-то день открытых дверей. Он занят. Может, вы в другой день подойдете, девушка?

— Угу, — я, скрываясь с горизонта, промычала неопределенно.

Тратить ещё один другой день, тащась через полгорода до ГУКа, я была не готова. Обойдутся. И так надо было ехать в противоположный конец города, в шестерку, и ловить там завкафедрой терапии, попутно выслушивая всё, что вот о таких, невовремя сдающих, она думает.

Нет уж.

Лучше было подождать Макарыча и закрытия всех их открытых дверей сегодня. Так что на четвёртый этаж, растолкав теперь понятную толчею людей, я пробилась довольно быстро и виртуозно. У меня в отличие от них, мечтающих поступить и врачами стать, опыт лавирования в толпе был богатый.

Это им, если сложатся карты и баллы, только предстояло научиться выживать в столовой, перед гардеробом после лекции всего потока и на многочисленных пересдачах. Это они терялись в лабиринтах коридоров-переходов и на широких лестницах, которые соединялись площадками этажей и вновь разбегались. Это они, рассматривая высоченные потолки с барельефом и столь же высокие окна, восхищенно округляли глаза и благоговейно смотрели на стены нашей альма-матер.

На одной из стен которой, к слову, чуток краски без всякого трепета мы как-то случайно отколупать успели. Пересидели на всех лестницах перед лекциями или экзаменами, а на некоторых ступенях даже полежать успели.

Вспоминала, скользя между всеми, я именно об этом.

Усмехалась незаметно.

И знакомо-родную залысину Макарыча я в этой толпе искала.

Нашла вместо неё… идеальную укладку Измайлова. Не его, а просто похожую, как подумалось изначально. Не поверилось, что прогуливающий уже вторую подряд пару Глеб Александрович вдруг после обеда до деканата доехать соизволил.

Не в его манере.

Только вот боком, тоже пробираясь среди людей, которых к дверям главной аудитории университета, становилось всё больше, он повернулся, оказался-таки Глебом.

Не спутала-перепутала я.

Не стала звать, ибо бессмысленно в общем гвалте это было. Я лишь нырнула под чью-то руку, ускорилась, догоняя Измайлова, который всех расталкивал слишком уж откровенно и нелюбезно, будто торопился.

Куда?

На день открытых дверей для школьников? Послушать про великую миссию и девиз, гласивший что-то о лечении и учении?

Это было смешно.

И одновременно необъяснимо-тревожно, словно величайшую глупость Глеб Александрович свершить вдруг задумал.

Делал уже её.

Вещал с кафедры ректор, когда, безбожно отставая от Измайлова, в римскую аудиторию я наконец зашла.

— … наш университет по праву считается одним из самых сильных…

Ага.

— … и престижных…

Трижды ага.

— … медицинских вузов в стране. Конечно, у нас высокий проходной балл, строгий отбор и требования к поступающим, но… — Арсений Петрович старался как мог.

Он распинался столь важно и высокопарно, что даже я оказанной честью обучаться в этих стенах прониклась.

На целую минуту.

Почти.

— … поступая в медицинский и надевая белый халат, вы выбираете одну из самых благороднейших и важнейших профессий на земле, вы становитесь тем, кто будет спасать…

Измайлова, крутя головой, я выглядывала с куда большим рвением, чем Макарыча. Торопилась, боясь непонятно куда опоздать, найти его.

Но всё равно опоздала.

— Да бросьте, Арсений Петрович, — голос, раздавшийся с последнего, верхнего, ряда, прозвучал на всю аудиторию насмешливо.

Уничижительно.

Голос Измайлова переполнялся убийственным холодом и яростью, которая серыми льдами глаза пока ещё была скована.

Не выплескивалась наружу.

Только ощущалась.

— Вы им лучше правду скажите, — Глеб, отставляя на край парты стеклянно-тёмную бутылку и сбегая к кафедре, предложил проникновенно до мороза, от которого позвоночник сковало. — Ну, что профессия у нас сволочная, что из белого в ней только халат!

— Глеб…

— Вы расскажите им, как в следственный комитет ходить придется! Как народ за, видите ли, врачебную ошибку по два-три ляма у больниц отсуживать в привычку взял! Или про хирургов. Сколько раз они кровь на ВИЧ аварийно сдают, а?

— Глеб!

За руку, опережая Макарыча и добираясь первой, я его схватила намертво, дёрнула изо всех сил в сторону второго и безлюдного выхода.

А он этого, кажется, даже не заметил.

Не сдвинулся с места.

— Идём!

— Или как на скорой череп по пьяни могут проломить, но это же так, фигня будет! Случайно. И по пьяни. Больной ведь человек, понимать надо! И жив же остался, чё ты ещё хочешь? А может, про законы наши поведаете, там классные формулировки!

— Глеб!!!

К двери я его всё же тащила.