Не в себе

— Он мне ни разу даже не написал, – из глаз продолжали катиться слезы, но мальчик успокаивался.

— Напиши ты ему. Хочешь, вот она тебе поможет, – Гарри кивнул на Пэнси, – а теперь ложись спать.

Гордон последний раз шмыгнул носом:

— А вы посидите со мной?

Гарри нерешительно оглянулся, и увидел Крэбба, который, подойдя поближе, присел на корточки перед кроватью:

— Конечно, посидим, А хочешь, я расскажу тебе сказку? – дождавшись утвердительного кивка, он продолжил мягким, убаюкивающим голосом, – когда‑то, давным–давно, в большом старом замке жил маленький мальчик.

И полилась завораживающая история про приключения юного волшебника, путешествовавшего по дремучим лесам, темным подземным пещерам, топким болотам в поисках зачарованного талисмана. На этом пути ему встречались ужасные чудовища, которых он неизменно побеждал, и добрые существа, предлагавшие свою помощь.

Когда мальчик, наконец, успокоился и уснул, Гарри вернулся в гостиную. Вскоре к нему присоединились и Крэбб с Паркинсон. Пэнси задумчиво посмотрела на него:

— Каждый раз, когда я слышу, как ты разговариваешь с Гордоном, мне кажется, что у тебя самого не было родителей. Странно, правда?

Гарри замер. А что, если она догадалась, что перед ней не настоящий Малфой? У того‑то с родителями все в порядке.

— Наверное, они не слишком‑то много внимания уделяли тебе, поэтому ты такой…

— Какой? – не дождавшись продолжения, спросил Гарри.

— Не знаю, но из тебя получился бы замечательный старший брат. И я рада, что мы друзья.

Приподнявшись на цыпочки, она легко коснулась его щеки губами. Обернувшись к Крэббу, поцеловала и его.

— Спокойной ночи Драко. Спокойной ночи, Винс, сказка была удивительная. Спасибо тебе.

— Не за что, – смутился тот и, глядя, как Паркинсон удаляется в спальню девочек, задумчиво почесал нос.

Глава 5

В течение следующего месяца Гарри пытался привыкнуть к жизни в подземельях. К своему удивлению он стал замечать, что к нему со своими проблемами тянутся малыши. Кто‑то жаловался, что не получается летать – метла все время норовит скинуть его, кто‑то спрашивал где лучше держать яркополза, чтобы его слизь не разъела все вокруг. Судя по тому, как обыденно все происходило, это было обычным делом – просить помощи у Малфоя.

Гарри привык ко всеобщему вниманию и порой даже хотел, чтобы его было поменьше. Но к нему нечасто обращались за советом или поддержкой. Скорее это походило на экскурсию к редкому и очень ценному экспонату в музее – все восторгались, просили показать шрам, жали руку и уходили, оставив его в одиночестве. Здесь он почувствовал себя нужным не в качестве национального героя и орудия борьбы против Волдеморта. В нем нуждались как в старшем товарище, взрослом друге, которым гордятся и к имени которого прибегают в детских спорах. В гостиной, в уголке, где собирались младшекурсники, часто можно было услышать:

— Мне сам Драко так сказал!

После чего так и не разгоревшаяся ссора утихала сама собой. Гарри начал понимать, что авторитет Малфоя был здесь непререкаемым, мало того, он основывался не на страхе, а на взаимном уважении.

Днем Гарри все также ходил на занятия, издали наблюдая за Роном и Гермионой. Сейчас со стороны он стал все чаще примечать ранее упускаемые из виду признаки того, что эти двое небезразличны друг другу. Легкая улыбка, наклон головы, защитный жест. Гарри радовался за друзей. Хотя иногда в душе рождалась злость, как они могли быть счастливы в то время, когда он попал такую переделку и ему необходимо их присутствие. Он тут же одергивал себя, напоминая, что Гермиона вообще ничего не знает, а Рона он сам попросил быть рядом с ней.

Дни шли за днями, повторяя друг друга: уроки, вечер в Запретной секции, занятый бесплодными поисками, ночь на приготовление домашнего задания, чтобы не слишком отставать, а в промежутках – обычная жизнь. Порой Гарри даже забывал, что он не в гриффиндорской башне, и, смеясь над очередной выходкой кого‑нибудь из первокурсников, поворачивал голову, чтобы увидеть во всю хохочущего Рона и укоризненно качающую головой Гермиону, уголки рта которой, тем не менее, слегка подрагивают в еле сдерживаемой улыбке. Но вместо Рона был Крэбб, а вместо Гермионы – Паркинсон. Первое время это сразу же портило Гарри настроение на весь оставшийся вечер. Но постепенно приходило понимание, что не так уж они различны – гриффиндорцы и слизеринцы, одиннадцатилетние дети, волею старой шляпы попавшие на издавна враждующие факультеты. Но кто сказал, что она никогда не ошибалась? А если бы принцип распределения был другим – по алфавиту или жеребьевкой? Куда бы он попал в таком случае? Дружил бы с теми, кого сейчас знает только в лицо и, может быть, презирал бы самых близких для него людей. Гарри знал, что многие недолюбливают Гермиону, называя ее выскочкой и зазнайкой, свысока посматривают на него его самого, считая, что он любимчик Дамблдора.