Лео никогда прежде не видел Брайони полностью обнаженной, да и сейчас ее фигура казалась сотканной из света и теней. Наслаждаясь ею спящей в холодной темной спальне в Белгрейвии, Лео изучил каждый дюйм ее тела. Он знал на ощупь все его изгибы и впадины, от округлых коленей, до гибкого позвоночника, помнил легкую шершавость пяток и локтей, нежную мягкость крошечных волосков на предплечьях и голенях; он хранил в памяти вкус ее кожи, молочную сладость сосков, чуть пряный аромат телесных соков. Но разглядеть ее ему не удавалось.
Он провел рукой по ее животу. Брайони была теплой и неподвижной, словно ожившая статуя, сотворенная Пигмалионом.
Лео обнял ее и прижал к себе. Она попыталась высвободиться, скорее для видимости, но тотчас замерла. Он коснулся губами ее подбородка и щек. Брайони отвернулась, как будто боясь, что он поцелует ее в губы. Лео нежно приник ртом к ее уху. Дыхание Брайони участилось, из горла вырвался тихий стон.
Руки Лео скользнули по ее спине вниз и обхватили упругие округлые ягодицы. Брайони всхлипнула, почувствовав, как внутри ее снова набухает и твердеет его плоть. Лео блаженно вздохнул: в ее возгласе слышалось острое, неистовое желание.
Медленно повернувшись на узкой походной кровати, он опрокинул Брайони на спину и накрыл ее тело своим. Потом поцеловал в шею, коснулся губами ключиц и груди. Ее бедра качнулись ему навстречу, и Лео обдало обжигающей волной жара.
Пальцы ее сомкнулись на его запястьях. На мгновение Лео испугался, ему показалось, что Брайони хочет его оттолкнуть. Но ее руки взметнулись вверх и обвили его шею.
Замершее было сердце Лео заколотилось вновь. Тело пришло в движение, захваченное исступленным ритмом любви. Однако пылкий отклик Брайони оказался слишком сильным искушением, и вскоре Лео, опьяненный желанием, беспомощный, задыхающийся, замер, сдерживаясь изо всех сил, желая доставить ей наслаждение.
Но вот по телу Брайони прошла дрожь блаженства, и страсть, теперь уже ничем не сдерживаемая, захлестнула их обоих.
Он пронзил ее плоть, властно утверждая свое право обладателя, покоряя и подчиняясь, давая и забирая взамен. Он чувствовал себя господином и рабом.
Как только Брайони пришла в себя, она тотчас соскользнула с кровати и, подхватив ночную рубашку, поспешно стала надевать ее.
— Останься со мной, — попросил Лео.
— Я лучше пойду.
— Значит, ты просто использовала меня? — улыбнулся Лео, отлично сознавая, что Брайони на такое не способна.
Ей потребовалось добрых полминуты, чтобы найти рукава ночной рубашки и просунуть в них руки. К этому времени Лео успел встать с кровати и зажечь лампу.
— Не уходи.
— Уже поздно.
— Когда ты пришла, уже было довольно поздно. — Обычно Лео надевал на ночь лишь пижамные брюки, но на этот раз накинул на себя и полотняную индийскую рубаху, оставив расстегнутыми три верхние пуговицы. В колеблющемся свете лампы загорелая шея и грудь Лео, видневшиеся в вырезе рубахи, казались золотистыми. — Присядь.
Брайони покачала головой.
Лео нежно погладил ее пальцем по щеке.
— Ты собираешься заставить меня стоять, невзирая на мое состояние?
С медицинской точки зрения Лео был совершенно здоров и смог бы простоять не один час. Вдобавок утром путешественникам предстояло преодолеть перевал Ловарай. Но недавний больной по-прежнему выглядел слишком истощенным, и Брайони понимала, что ему требуется больше отдыхать.
Она неохотно присела на край кровати. Лео уселся рядом, обняв ее за плечи.
— Я не кусаюсь, ты ведь знаешь, — обронил он. — Но у меня неплохо получается лизать.
— Мне это ни к чему.
— Я мог бы лизать там, где тебе хочется, что скажешь?
— Нет. Больше этого не повторится.
— Хм. Тогда почему это вообще произошло? — Он поцеловал Брайони в уголок глаза. — У тебя тоже начался бред?
Конечно, это бред. Первобытные инстинкты и сплошное безумие.
— Прости. Такого больше не случится.
— Но я хочу, чтобы это случилось, — тихо и страстно возразил Лео.
Брайони молча качнула головой.
— Почему нет? — спросил он.
— Потому что это было ошибкой.
— Как и наш брак? — В голосе Лео уже не слышалось прежней теплоты.
Брайони тяжело сглотнула.
— Совершенно верно.
Лео поднялся и выпрямился во весь рост, едва не касаясь головой потолка палатки.
— Твое сердце превратилось в камень, когда ты потеряла Тодди? — бросил он, стоя спиной к Брайони.
Ее отнюдь не каменное сердце сжалось от боли:
— Пожалуйста, перестаньте. Вы рассуждаете о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления.
— Вы правы. Я ничего не знаю о вашем сердце, вы об этом как следует позаботились. Однако ведь вы изучали науки, и вам известно, что иногда косвенные наблюдения могут служить весьма убедительным свидетельством.
— О чем вы говорите?
— О том, что я видел собственными глазами. О неопровержимом доказательстве вашей бесчувственности.
Жаркая душная ночь вдруг показалась Брайони ледяной. Ноги ее вдруг пронзило холодом.
— Это как-то связано с расторжением нашего бра?..