— Твоя бывшая девушка? Почему я должна была её узнать?
— Ах, да, на картине в музее же нет глаз, поэтому вы не поняли сразу. Но вы назвали её моей девушкой? Это она так сказала? — возмутился он.
— Значит мои предположения были верны. Когда мы ехали сюда, мне всё в ней казалось странным. Брайн, можешь рассказать мне всё, обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить тебя. Но позволь мне включить диктофон и записать твои показания. Он кивнул головой в знак согласия, а затем, когда кнопка записи была нажата, начал:
— Она моя сестра, но не родная. Меня усыновили в одиннадцать лет.
Я сидела, боясь даже дышать, ловя каждое слово, сказанное художником. И чем больше подробностей он предоставлял, тем сильнее билось моё сердце. В душе я искренне не понимала, как такое вообще могло произойти с ним, насколько нужно желать человеку зла, чтобы он не нашёл внутри себя ни частицы света, который смог бы его вытащить на поверхность. Закупоренный в своей собственный оболочки из боли, но всё ещё пытающийся найти в других хоть что-то похожее на сочувствие, он растратил себя. Сила человека кроется в его доброте, но, в противовес всему, в этом заключается и его слабость. В моём подсознание всегда была отложена хорошая мысль: «Не разменивай себя на тех, кто этого не стоит». Хотелось бы мне сказать об этом Брайну до того, как он начал терять своё собственное Я. Его история была совершенным откровением, скрытым от всех, и сейчас я была единственным человеком, которому она станет доступна.
Даниэль, чтобы занять себя чем-то, вспоминал детали картин, проходясь мысленно по ним вверх и вниз.
— Я понял, — вдруг произнёс он вслух, заставив всех вздрогнуть. — Лео, пожалуйста, присмотри за Элизабет, — попросил он, зная, что друг сделает всё и не спросит лишнего.
Сорвавшись с места, детектив направился в галерею, место, откуда всё началось ещё задолго до картины. Несмотря на то, что следствие всё ещё продолжалось, перед дверью стояла толпа посетителей, что в очередной раз доказывало мою теорию. Пробравшись через всех, и выслушав вслед о своей невоспитанности, что, впрочем, меня абсолютно никак не задело, я поднялся в кабинет директора и постучал в дверь. Он ответил не сразу, но точно знал, кто стоит за стеной. После приглашения войти, что означало его полное поражение, хотя для себя мужчина разложил ситуацию иначе, и пока он рисовал на своём лице что-то наподобие удивления, я улыбнулся одной из своих самых любимых улыбок. Той, которую я выучил первой. Кристиан рассказывал мне, что в искренней улыбке всегда действуют четыре параметра: глаза щурятся, верхняя часть щёк приподнята, зубы оголены, губы расходятся и растягиваются вверх. Если хотя бы один из этих признаков отсутствует, значит, человек хочет скрыть свои истинные чувства. Но нужно не забывать про глаза, ведь они тоже прекрасно выдают тебя, даже если все четыре пункта улыбки соблюдены. Мужчина за своим страхом быть раскрытым, не улавливал во мне ни малейшего намёка на то, что я что-то знаю. Всё, что он видел, это моё доброжелательное отношение к нему, и этого было достаточно, чтобы уличить его во лжи.
— Детектив Остин, что привело вас сюда? — спросил директор, пытаясь совладать с собственным голосом, и тут же сделал глоток воды. — Извините, здоровье, в последнее время, подводит меня, а ещё эта история с картиной. Как ваши успехи?
— Я ведь говорил, что мне нужно всего три дня, но думаю, мне хватит и двух.
— Вот как. Это очень даже хорошо, — сказал он с энтузиазмом, но жилка на его шее предательски запульсировала. — Не возражаете, если я закурю? — Я кивнул в знак согласия, и продолжил играть свой запланированный по дороге сюда спектакль.
— Мистер Уайльд, галерея всё равно собирает зрителей. Я думал, что вам запретили проводить выставки до того, как виновник не будет пойман.
— Да, но я поговорил с начальником полиции, убедив его, что это не такое громкое дело, чтобы закрывать галерею. К тому же, если работаете вы, детектив Им, всё закончится уже скоро, — ответил он, думая, что его лесть подействует меня весьма располагающе. Но это то, что я ненавидел больше всего. — Так у вас есть подозреваемый? — как бы невзначай поинтересовался мужчина, делая очередную затяжку.
— Вы всегда подписываете так документы? — вопросом на вопрос ответил я.
— Да, мои инициалы. Почему вы спрашиваете? — Мужчина уже явно нервничал, трясущимися руками расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки.
Я всегда говорил напрямую, но почему сейчас мне был так приятен этот момент недосказанности? Мне вспомнилась Элизабет, которая молчала до последнего, выжидая подходящего момента, и как только я подумал о ней, на телефон пришло новое сообщение, которое в очередной раз доказывало, что она чувствует меня, как никто другой.
«— Ты ведь в галерее? Знаю, что там. Анна не та, за кого себя выдаёт, она дочь директора. Возвращайся, я знаю всю правду».
«— Не сомневался в тебе, но если я уйду сейчас, то он сбежит».
«— Полиция скоро будет там. Уходи, я переживаю».