Не верь лучшей подруге!

Сергея Мастоцкого нельзя было не узнать, потому что сейчас он уже гораздо чаще мелькал на разных презентациях и телевизионных шоу, нежели на футбольном поле. На его лице была написана такая смертельная скука, что Оксану, как и от портрета телеведущей Танечки, пробрала дрожь.

– Он тоже не взял свой портрет, – сказал Николай. – Догадываетесь, почему?

– Догадываюсь… – пробормотала Оксана и с испугом посмотрела ему в глаза. – Вы… вы… страшный человек, Николай…

– Я как художник обязан видеть глубже, только и всего. Это не всем нравится, потому что, к сожалению, многим хочется, как Татьяне с телевидения, соответствовать какому-то уже выбранному имиджу. Но есть, правда, люди, которые… Впрочем, пойдемте наверх. Сейчас сами увидите…

По узкой и очень крутой лестнице Оксана с Николаем гуськом поднялись на второй этаж. В маленькой комнатушке, которая, очевидно, была жилой, около стоящего на мольберте портрета застыли Люда Водовозова и ее муж.

– Ну что, Гриша? Как тебе портрет жены? – спросил Николай.

Григорий с трудом оторвался от портрета и уставился на художника, потом как-то странно дернул шеей и задушенно сказал:

– Я вообще-то, Коля, знал, что ты талантлив, но чтобы настолько…

Оксана, обойдя Люду, у которой тоже было несколько странное выражение лица, пробралась к портрету и обмерла. Николай изобразил ее фотографически точно: и жидковатые волосы, и непропорционально длинное лицо с маленьким ртом и с крупным кляксообразным родимым пятном на виске, и все же – изображенная на портрете женщина казалась красавицей. Из ее обыкновенных светло-карих глаз шел свет такой доброты и душевной теплоты, что Оксана, обняв подругу, не сдержала восторга:

– Людочка! Это же настоящая ты!!! Мы тебя все обожали в училище, помнишь?! Как хорошо, что нашелся человек, который смог запечатлеть это на портрете!

Николай бросил на Оксану быстрый взгляд и, похоже, захотел сменить тему:

– Ну… вы тут посидите, посмотрите… что хотите… А я обещал людям, которые на морозе… горячее питье… В общем, пойду… И вы спускайтесь… минут через двадцать…

Николай быстро вышел из комнаты. Когда его шаги затихли на лестнице, Люда спросила Оксану:

– Ну и как тебе Николай?

– Он потрясающий художник! – совершенно искренне восхитилась она. – И платки на фоне неба, над снегом – это так здорово! Я прямо не ожидала!

– Ну… в его художественных способностях никто и не сомневается, – улыбнулась Людмила, – а вот… в качестве мужчины… он тебе как?

На лице Оксаны тут же погасла восторженная улыбка.

– Он мне… никак! – сказала она. – Я же тебе говорила, что мне никто не нужен!

– Не горячитесь, Оксана, – вступил в разговор Григорий. – Мне Люда говорила, что у вас на сердце какая-то драма, но и у Николая… В общем, ему очень не повезло… в плане личной жизни… И если вы понравитесь друг другу, то… Ну… в этом же ничего не будет плохого!

– Плохого-то, конечно, ничего… Но я… Вы понимаете, что я не могу… сейчас, когда все еще так живо…

– Никто и не говорит, что прямо сейчас надо что-то делать… В омут с головой… Нет! Но ведь подружиться-то вы можете?

– Вы так говорите, будто он…

– Вы ему понравились, Оксана! – убежденно прервал ее Григорий. – Я-то уж знаю. Мы дружим с ним чуть ли не с яслей! Если бы не понравились, он не привел бы вас в эту комнату. Она только для своих. Внизу… там… как выставочный зал, вечно кто-нибудь толчется. А сюда нельзя. Тут Коля живет. А вам разрешил в первый же день знакомства. Это многого стоит. Поверьте! – Григорий еще раз бросил взгляд на прекрасный портрет жены и добавил: – В общем, вы подумайте над моими словами, Оксана. А сейчас пойдемте-ка вниз. Николай варит такой потрясающий напиток, вроде старинного сбитня! Вам обязательно надо попробовать!

На улице вокруг мангала собрались гости Николая, поедая жареные сосиски с хлебом и запивая горячим коричневым напитком, который Николай разливал из огромного медного чайника. Это был квас с медом, пряностями и даже, как показалось Оксане, с алкоголем. Она спросила о напитке у Люды.

– На морозе он действительно добавляет немного водки, чтобы люди согрелись, – ответила она. – Но мы пробовали и без водки. Тоже вкусно.

Когда гости разъехались, Николай пригласил Григория с женой и Оксаной на обед. За щами из кислой капусты и овощным рагу говорили о живописи и, в частности, о портретах, написанных Николаем. Он, видимо, уже не в первый раз отказывался от денег за Людин портрет.

– Вы лучше… вместо денег… все втроем… – Николай обвел взглядом присутствующих, – разрешите мне написать портрет… словом, ваш портрет, Оксана…

– Нет! – испуганно вскрикнула она и, тут же одернув себя, вымученно улыбнулась. – Я тоже… как некоторые… не хочу, чтобы все обо мне все знали…

– Я… уже все равно многое понял, – сказал Николай, держа в руке вилку, как кисть.

– Вы – это еще не все…

– Мы можем никому и не показывать…

На этом месте Григорий вставил:

– Ну… нам, кажется, пора…

– Да-да! Пора! – тут же вскочила со своего места Оксана.

– Но… вы… Может быть, вы останетесь? – спросил Николай, заглядывая своими пронзительными глазами прямо в ее сердце.