Не верь, не бойся, отпусти!

«Ты смотри… Проверяет, значит. А ведь я повода не давала мне не верить».

— Ну, а ты что?

— А я сказала, что мы с тобой уже почти месяц за городом живем.

— Анька! — заорала я, вскакивая и обливаясь чаем. — Ну, ты не дура ли?! Я же просила — никому не говорить!

— Так я ж не думала, что это на Кирилла распространяется… — захлопала ресницами Аннушка. — А что такого-то? Я думала — он знает…

— Теперь знает, спасибо кому-то неземное!

— Да от него-то что за секрет? — недоумевала Аннушка. — Спишь ведь с ним — чего шифруешься?

— Да какое твое-то дело, сплю или нет? Я же просила — никому не говорить! Неужели так трудно держать язык за зубами?!

Вяземская обиженно поджала губы, отложила пульт и встала:

— Знаешь что… мне надоело. Ты меня на самом деле считаешь тупой, да? Ну, что ж! Избавлю тебя от своего общества.

Она, вздернув подбородок, вышла из кинозала, постукивая каблуками, и направилась наверх. Что-то подсказывало мне, что сейчас она оденется и уйдет к Карибидису. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

* * *

Первый рабочий день после праздников тянулся невыносимо медленно, как будто наказывая нас за длительный отдых. К концу выяснилось, что процесс, назначенный на пятницу, перенесли почему-то на завтра, и это оказалось особенно некстати.

Мне ужасно не хотелось заезжать домой, потому что я чувствовала, что непременно наткнусь там на Светика — он пообещал, что вывезет свои вещи до конца этой недели. Но на завтрашнее заседание мне срочно нужен был костюм, потому пришлось переступить через свои нежелания.

Разумеется, Светик был дома, и квартира напоминала последний день Помпеи — кругом разбросанные вещи, открытые ящики, картонные коробки с нотными сборниками и книгами и посреди всего этого великолепия — Светик в спортивном костюме, взъерошенный, с ввалившимися глазами и прилично обросший щетиной.

Когда я вошла, он сперва замер от неожиданности, но потом быстро взял себя в руки, сухо кивнул и продолжил складывать в коробку бумаги. Я сменила туфли на тапочки — от каблуков за день очень ныли ноги — и прошла в гардеробную. Костюм, как назло, висел в самом дальнем углу и на самой высокой планке, дотянуться до которой я не могла, но звать на помощь Светика, разумеется, не стала. За что и поплатилась — не посмотрев, куда попали ножки табуретки, я забралась на нее, покачнулась и, не успев зацепиться даже за укрепленные в стене перекладины, полетела на пол. На раздавшийся шум пришел муж, молча помог мне встать, вернул на прежнее место табуретку, попробовал рукой, плотно ли стоит, и снова удалился в кабинет. Я села на табуретку и задумалась, забыв о цели своего визита в гардеробную. Неужели все вот так и закончится? Столько лет семейной жизни — и гробовое молчание, сбор котомок, стук закрывающейся за ним двери? Как странно… Но, возможно, так будет лучше для всех. Светик обретет, наконец, то, о чем столько лет мечтал втайне от меня, — сына. А я — свободу. Свободу? Можно подумать, у меня ее не было в браке. Да и хочу ли я такой свободы? Разве отсутствие обязательств может сделать кого-то счастливым? С другой стороны — разве честно удерживать рядом человека с совершенно противоположными желаниями? Почему Светик должен выбирать между мной и сыном? Он должен жить так, как ему подсказывает сердце. Значит, пусть уходит. Так действительно будет лучше, и пора бы мне это принять.

Костюм я все-таки достала, аккуратно упаковала в тонкий кофр и бросила на кровать. Как только Светик окончательно съедет, я смогу вернуться сюда — совершенно очевидно, что в «Снежинке» мне делать нечего, и оставаться там даже опасно, поскольку… А, собственно, почему? Меня пока никто не трогает. Вот Аннушку бы оттуда не мешало переселить на всякий случай — уж больно часто она стала говорить лишнее. Но вряд ли она согласится, тем более что роман с Карибидисом развивается как ни в чем не бывало. Вполне вероятно, что он не придал значения словам моего дяди.

Беспокоил Мельников… Зачем он звонил Аннушке? Не поверил мне? Но что в моих словах его насторожило? Вроде как ничего такого я не сказала… Наш последний разговор я помнила до мелочей и могла поклясться, что в нем не было ни слова, к которому можно было бы придраться. И почему он за весь день не позвонил мне, хотя и обещал?

Постучав, вошел Светик.

— Мне нужно забрать кое-что из гардеробной, — сухо сказал он.

— Я уже уезжаю, чувствуй себя свободно, — отозвалась я и встала, подхватив сумку и кофр.

— Когда тебе передать ключи?

— Оставь их консьержу, но включи сигнализацию.

Мы замолчали. Вот так — разговор о ключах, и больше нечего сказать друг другу. Как мы прожили вместе столько лет?

Чтобы не затягивать паузу и не вызывать у себя неприятных воспоминаний, я вышла из квартиры и стала спускаться пешком. И только теперь поняла, что Светик никак не отреагировал на мою смену имиджа — скорее всего, просто не заметил. Как, впрочем, делал всегда.

Глава 25 Вторая древнейшая профессия