Не возвращайся

– Полицию вызывайте, Нина Антоновна, быстро. Этот чокнутый мимо меня проскочил без документов. Даже не представился! Быстро звоните!

– Не надо полициюююю, это мой папа!

Я как раз в этот момент охраннику заехал под ребро локтем, пытаясь освободиться. Увидел, как дочь к нам бежит.

– Отпустите его! Это папа мой! Папа!

– Не кричи, Авдеева! Вы почему в кабинет посреди урока врываетесь? Отпустите его.

Учительница кивнула охраннику, и тот разжал пальцы, отпуская меня. Я на дочь смотрю, взгляд вниз на руку забинтованную и снова в глаза.

– Как отца зовут, Маша?

В голове промелькнуло, что меня здесь явно никогда не видели. Даже имени не помнят.

– Кирилл Сергеевич.

– Покиньте кабинет, Кирилл Сергеевич. Если хотите поговорить, то у меня в кабинете после урока.

Я повернулся к ней.

– С вами я потом поговорю. Очень серьезно поговорю. Я забираю дочь.

– Так! Давайте выйдем. Нечего тут при детях угрожать.

Да кто угрожает? Я и не думал. Пока. Мы вышли за дверь в коридор. Охранник все еще не торопился уходить. Смотрел по очереди то на меня, то на Машу, то на Нину Антоновну.

– Идите, Станислав Петрович. Все в порядке. Это отец Авдеевой. Я сама разберусь.

– Разбираться не придется. Я дочь забираю с уроков. Справку, или что там надо, она завтра принесет.

Протянул руку Маше.

– Пошли.

Она некоторое время раздумывала, глядя на меня широко распахнутыми синими глазами, не решаясь подойти, и мне насильно схватить хочется, но я стараюсь себя в руках держать.

– Что за балаган вы устроили, Кирилл Сергеевич? Может, к вам социальных работников отправить? Девочка вас боится.

– Не боюсь я его! – крикнула Маша и сама меня резко за руку взяла и пальцы сжала.

– Я сюда не только социальных работников отправлю, Нина Антоновна. Но не сейчас и не сегодня.

– Не надо социальных работников. Папа из больницы вернулся неделю назад. У него травма серьезная была. Вы простите его, Нина Антоновна. Идем, – дернула меня за руку.

Вышли на улицу вместе, и я на автомате шарф ей на шее завязал и куртку застегнул.

– С рукой что?

– Кот поцарапал.

– Ясно.

Я сжал ее тоненькие пальчики и потащил за собой. Сам не знал, куда веду. В висках пульсирует и дышать нечем. Завел в один из подъездов, лифт вызвал. Наверх поехали. Она ничего не спрашивает, все так же молчит. Я дверь дернул на крышу, психанул, ногой ударил, ломая хлипкий замок, и за собой ее, к самому бортику.

– Папа!

– Мы играем. Тебе ж нравятся такие игры?

Меня колотит всего. Я сейчас с ума сошел от волнения, и это жутко, блядь, понимать, что ребенка можешь потерять в любой момент. Вот так просто играючи.

– Не надо.

– Что не надо?

Стал на парапет и руки раскинул, глядя в расширенные от ужаса глаза. Спиной к бездне стою и цепенею от страха. Дышать нечем на крыше этой.

– Давай и я поиграю. Тебе ж плохо живется. У тебя жизнь неинтересная, да? Так и у меня не сахар. Давай сразу в конец игры. Сразу на последний уровень.

– Папа! – кричит, и по щекам слезы катятся, – я не играла. Я так… я бы не стала. Я… Не надоооо. Я просто… я хотела, чтоб ты с нами, чтоб ты и мама… мне, – всхлипывает, слезами захлебывается, а я спрыгнул и к себе ее рывком прижал. Сильно-сильно. Дурочка маленькая. И я идиот. Полный идиот. Как я сразу-то не понял…

– Так я вернулся, малышка. Я с вами, видишь?

– Ты уйдешь. Она прогонит, и уйдешь.

– Не уйду. Слышишь? Я не уйду. Черта с два у нее получится меня снова прогнать.

– Врешь, – дрожит вся, и я вместе с ней, сильнее сжимаю и сам чувствую, как внутри все обрывается.

Отстранился и маленькое бледное личико ладонями обхватил.

– Не знаю, каким был раньше. И знать не хочу. Я вот он – здесь и сейчас, говорю, что не уйду от вас.

– Я так соскучилась, пап. Так соскучилась.

И сама ко мне всем тельцем прижимается. Как же я себя возненавидел в этот момент. О стены башкой биться захотелось.

– И я соскучился. Внутри соскучился.

– Ты же не помнишь меня…

– Я не помню. Мне не надо помнить. Я знаю.

Мы на той крыше еще долго сидели. Я ее по волосам гладил, а она сбивчиво говорила и говорила. За все время молчания выговаривалась. Рассказывала, как в игру попала, как ей написала девочка Таня и предложила поиграть. Я слушал и прижимал ее к себе так сильно, как мог. Мозги пока отказывали принимать все, что она говорила. Я понимал только одно – мой ребенок был настолько одинок, что какая-то долбаная Таня смогла влезть к ней в душу и заставить делать ужасные вещи… заставить мою девочку хотеть умереть. И это моя вина. Моя и… и Женина.

– Ты не говори маме, прошу тебя… ей и так плохо было. Она с ума сойдет. Не говори. Не надо. Умоляю тебя.

– Чего ей плохо было?

– Из-за тебя, она каждый день плакала.

Да, так плакала, что Славик появился.

– Плакала. Мы с Алисой вместе слышали.

Потом снова мне в глаза посмотрела.

– Если ты все вспомнишь, все равно не уйдешь?

Усмехнулся и погладил ее по щеке.

– Не уйду. Куда мне от вас уходить?

– К той женщине.

Я нахмурился, глядя на дочь, в блестящие от слез глаза.

– К какой женщине?

– Ты ушел к ней от мамы. К какой-то женщине.

И снова расплакалась, а я опять ее к себе прижал. Какая, к черту, женщина, что за бред здесь происходит?