Не возвращайся

– Давно никого не было. Даже не открывали. Вряд ли я здесь свои вещи оставил.

Повернулся ко мне.

– О чем думаешь?

– О том, что совершенно тебя не знаю, – тихо сказала я, и такая горечь разлилась по всему телу. Едкая, противная до слез. Не хранил он здесь вещи свои. Конечно, не хранил. Ведь ему было куда их отвезти… а я. Я еще где-то в глубине души надеялась. Значит, Славик правду говорил – Кирилл-таки жил у своей любовницы. Захотелось немедленно сбежать. Уйти из этого замкнутого пространства, где он так близко. Так невыносимо близко, что мне до боли хочется, чтобы был еще ближе.

– Так что тебе мешает узнать меня?

Сделал шаг ко мне, а я назад попятилась.

– Не хочу… не хочу узнавать. Если за двадцать лет не получилось, то сейчас уже слишком поздно, Кирилл. Пошли отсюда. Нет здесь ничего. В другом месте твои вещи.

– В каком?

Еще шаг ко мне сделал, а я еще один к двери.

– В таком.

Резко дернул меня за затылок к себе. Настолько неожиданно, что я вынужденно за его плечи схватилась. И глаза яростью наливаются. Уже настоящей. Глубокой. А у меня от этого цвета насыщенно-голубого дух захватило, как и от близости его, как и от сильных пальцев, сжимающих мой затылок. Власть. Вот чего я так в нем боялась. Его власти надо мной. Оказывается, она намного сильнее, чем я могла предположить. Намного глубже и реальней, чем раньше. Или это он изменился…

– В каком, мать твою? Хватит говорить загадками. Хватит! У меня не железное терпение. У меня вообще его не осталось. На честном слове висит. Мы в какую-то игру детскую играем? Угадай, за что я обиделась? Угадай, какое дерьмо ты вытворил раньше?

– Моя жизнь – это не игра!

– А моя – игра? Моя жизнь… ее нет, понимаешь? Я ее в твоих глазах ищу, в детях наших, в доме. У меня ее больше нет нигде. А ты не даешь. Ты между нами стены строишь.

– Не там ищешь!

– Так скажи, где искать? Где? Я, блядь, тычусь, как слепой идиот.

Пальцы на волосах моих сжал и в глаза мне смотрит, тяжело дыша. И я в унисон с ним, голодно на губы его полные смотрю, и скулы сводит, каждый выдох горло печет.

– Где-нибудь в другом месте, – почти шепотом в полуоткрытый рот и сама со стоном жадно к его губам прижалась. Тут же в ужасе отпрянула назад со всхлипом и дрожью во всем теле. Мгновение, и Кирилл с рычанием вгрызся в меня, ломая сопротивление, сильнее стискивая мой затылок, проталкивая глубоко язык, сталкиваясь с моим, и я уже не могу сопротивляться, пальцы сами впиваются в его волосы, зарываясь глубже, притягивая к себе с такой силой, что суставы сводит, и губы в его вжимаются до боли, немеют от силы давления, от трения о щетину острую. Он стонет хрипло, а у меня от каждого этого стона голодного ноги подкашиваются и в изнеможении тело дрожит. Задыхаюсь и захлебываюсь его жарким дыханием. Прижимает меня к себе с такой силой, что, кажется, раздавит, и лихорадочно пуговицы расстегивает на плаще, задирая платье на бедра, приподнимая за талию. Пошатнувшись вдавливает в стеллажи с банками и бутылями, они сыплются на пол с оглушительным звоном, а нам наплевать, мы словно звери с цепи сорвавшиеся, уже не остановиться. Точка невозврата пройдена. И я уже не могу оторваться. Мне необходимо его дыхание, необходим вкус его языка во рту, укусы эти грубые, хаотичные. Его трясет, и меня вместе с ним. И я не знаю, кого из нас больше. Не отпускает мой рот, терзает с такой яростью, что я чувствую, как тонкая кожа на губах лопается, как зубы вспарывают ее в очередной схватке, нападая, отбирая контроль. Когда ладонями жадно грудь сжал, содрогнулась всем телом, выгибаясь, подставляясь под его ласки. Хочется, чтоб сильнее сдавил. Так, чтоб больно стало. Невыносимо больно, заглушая боль от измены и предательства, заглушая голос разума, который все еще вопил внутри: «БЕГИ!»

А он соски трет большими пальцами, и меня уже ведет, глаза закатываются. Внизу живота все подрагивает, то сжимаясь, то разжимаясь. Чувствую, как ногу мою на стеллаж напротив поставил и потирается о мою промежность членом. Меня разрывает от потребности, чтобы взял, чтобы вошел глубоко. До самого предела. Так, чтоб закричала под ним. Под каждым толчком рваным. Под ударами его тело о мое. Без прелюдий. Без ласк. Просто взял. Немедленно. И это уже не голод — это истерическая жажда на грани с безумием. И я от нетерпения срываюсь на рыдание. Тяну к себе за ремень, лихорадочно путаясь в пряжке. Руки мои тут же перехватил и тааак пошло на ухо, влажно целуя шею, путаясь в моих волосах.

– Тронешь – кончу. А я еще не слышал, как ты умеешь кричать от оргазма. Покажи мне… слышишь, покажи, как ты для меня кричала.

А кончить хочется мне только от голоса его хриплого и от дыхания прерывистого, от трения ладони о сосок и дыхания обжигающего чувствительную шею. Нога на стеллаже дрожит, а он колготки рывком посередине и тут же пальцами за полоску трусиков, и сильным толчком глубоко внутрь, заставляя вцепиться в его волосы и запрокинуть голову, напрягая шею до боли в жалобном стоне вместе с быстрыми нарастающими сокращениями.

– Громчеее… громче, Снежинкаааа.