Не возвращайся

Лика и Инна принялись крутиться вокруг. Дочка спрашивала — Инна отвечала. Про приправы, стимулирующие аппетит, про важность белка, про, мать их, водоросли и квашеные овощи, которые я ненавижу.

— … так, ряженка есть, отлично. И хлебцы купили. Паш, тебе один или два? Сиди, сиди, мы сами, — снова подала Инна голос.

А улыбчивая еще минуту назад Лика вдруг нахмурилась.

— Папа не любит, когда им командуют. Ряженку и хлебцы я заказала, как и остальное, но папа такое не ест.

— Придётся есть. И вареную морковь, и индейку, и лапшу — проверь, кстати, сварилась ли она.

Трескотня стала раздражать еще сильнее. Чёрт, зря я разрешил позвать Инну. Я в себя сейчас вряд ли смогу что-то из приготовленного впихнуть, голову-то еле прямо держу. Вытяжка шумит — бесит, Инна щебечет, объясняет Лике что-то — тоже бесит, дочка задаёт уточняющие вопросы, крутится то у стола, то у плиты, мельтешит — тоже раздражает, какого хера они так шумят...

… так, стоп!

Чуть не прикрикнул, хорошо, что сдержался. Раньше — ладно, не знал, что болею, срывался бездумно, а сейчас я в курсе, откуда столько желчи, и могу проглотить её. Должен.

— Вот, Паш, завтрак готов, — Инна поставила передо мной тарелку, блюдце, чашку с ряженкой. — Обязательно съешь всё, тебе нужны силы.

— Позже поем. Вы завтракайте, а я… потом… — не договорил, сглотнул, чертов рвотный позыв сжал горло.

— Пап, — Лика подошла ко мне, опустила ладошки на мои плечи и сжала мягко, как Ася делала, — ты поешь, пожалуйста. Хоть немного, пару ложечек, ладно? А если совсем никак, то позже. Но ты попытайся, — пока дочка уговаривала, я повернул голову вбок, чтобы хоть краем глаз её видеть. А Лика шепнула: — Инна сказала, что из-за химеотерапии аппетита совсем нет, а еще что многие больные лежат, не встают почти. У тебя нет аппетита? Ты лечь хочешь?

На секунду закрыл глаза. До того меня страх в дочкином голосе пробрал. Лежать? Не есть? Ходить только до туалета, держась за стену — и это при дочери? Я не могу так. Болезнь не скрыть, да я и не стараюсь больше держать её в тайне от семьи, но нельзя чтобы Лика наблюдала совсем уж неприглядные стороны моей жизни.

— Я съем всё. Уговорила, — сжал дочкину ладонь, сердце огладил шелк нежности к ней, моей Лике.

Может, это нечестно по отношению к Асе, но как же я рад что дочка сейчас со мной. Одному тяжело. Очень. Когда один, иной раз в голову приходят мысли что и бороться не стоит.

— Видишь, как быстро мы справились, уговорили папочку позавтракать. По секрету скажу, он вредным бывает, — Инна шутливо дернула Лику за косичку.

Дочка вежливо улыбнулась ей, отстранилась, и опустилась рядом со мной.

— Спасибо, что доверили секрет, — фыркнула дочка, и подалась ко мне: — Пап, а Инна всегда такая счастливая?

— Такой человек. Постарайся не хамить ей, сама же позвала.

— Я не хамила.

— Я слышал. Спасибо, что доверили секрет, — процитировал то, что Лика сказала с полминуты назад.

— Это не хамство. Просто… не знаю, — надулась Лика.

— Инна тебе не нравится?

— Главное, что ты ей нравишься, — пробурчала Лика. — Она нормальная. Но я… пап, не знаю, как объяснить. Она сильно радостная.

Мы поймали взгляд Инны, прекратили перешептывания и принялись за еду.

Понимаю, о чем Лика. Сам такой: от любого излишнего проявления эмоций быстро устаю. Потому и не хотел Асе говорить о диагнозе. Думал, жена перепугается, примется опекать меня без меры. Все эти бесконечные вопросы «Как ты себя чувствуешь?», «А сейчас как?», «А сейчас?», «Ты устал? Ты принял лекарства? Отдохнул?», и сообщения каждые десять минут… всё это — проявления заботы, как и взгляды, полные тревоги, боли. Да, это забота, но я могу выносить такое дозированно, а если без меры — злюсь из-за постоянных напоминаний о плохом, так всегда было, потому о проблемах я жене говорил редко. Не такой Ася человек, который просто выслушает, обнимет, и в покое оставит. Она… черт, а я снова забыл, как она отреагировала, надо же. Никакой излишней заботы, никакого беспокойства.

Проваливай, мудак! Развод, сука, так тебя!

— Паш, плохо? — Инна вскочила со стула.

Я выставил руку вперед, пытаясь остановить её, чтобы Лику не пугала. Мне дурно, но в обморок я падать не собирался, просто слишком глубоко в не самые светлые мысли ушел.

— Нормально, — прохрипел, и стало хуже, мир перед глазами закружился.

— Папа!

— Всё хорошо, Лик. Там… в дверь звонят, посмотри кто, скажи, чтобы подождали, я сам открою. Иди. Иди, Лик, пожалуйста, — поторопил дочку.

— Да, малыш, иди, — Инна подтолкнула Лику к выходу, сама надо мной склонилась. — Тошнит? Дыши. Медленно, животом. Так, ну-ка, — она сжала моё запястье, кажется, пульс считает.

А я дышу. Хоть бы не вырвало! В голове шум океана, перед глазами мошкара, суставы выворачивает… так всегда теперь будет, до самого конца? А потом— всё, финал? А сейчас моя финишная прямая — она вот такая у меня, хреновая?