Не возвращайся

Инна шепчет что-то, гладит, а мне бы Асю сюда — ту, прежнюю Асю. С чрезмерной заботой, от которой иногда сбежать хотелось. И, плевать уже, пусть даже с жалостью во взгляде. Инна неплохая, но друг — не любимая женщина. Всё еще любимая… стерва, но, мать её, любимая…

— Ой, доброе утро, — слишком громко произнесла Инна.

А я даже голову повернуть не могу. Гипнотизирую взглядом чашку с ряженкой, на ней сосредоточен — она светло-серая, с белой каймой, цвета успокаивают, зрение, вроде, возвращается, и мир потихоньку перестаёт кружиться. Но пока лучше не шевелиться, даже дышать стоит осторожно, чтобы не вырубиться, предварительно заблевав всё вокруг.

… а может, Лике лучше с Асей быть, чтобы не видеть всего этого?

— Пап, тут мама пришла, — подала голос Лика, и голос у дочки… словами не передать.

***

АСЯ

Я приехала… сама не знаю, зачем.

Проведать. Попросить Пашу вернуть мне дочь. Молить Лику вернуться. А если Лика не согласится — договариваться. На встречи, хоть на что-то.

Не могу я без семьи, от меня будто три четверти отрезали, и та четвертушка что осталась — кровит, ноет, не умирает, но и не живёт.

Ключи у меня от всех квартир есть, я прихватила с собой, но только оказавшись у двери поняла что не должна сама открывать. И позвонила в дверь.

Как же я волнуюсь! Мне не выступать перед публикой, я не к требовательному заказчику приехала — к семье, но меня потряхивает. Жду, когда откроют дверь. С предвкушением и ужасом жду, потому что не знаю, что будет — Лика обнимет меня, улыбнётся, или скажет чтобы я ушла, а если скажет то почему? И Паша как на меня посмотрит? А Глеб… если он здесь? Они — здесь, а я — лишняя?

Открыл мне не Паша, а Лика. Отворила дверь, и опустила руки растерянно. А я улыбнулась ей, глаза слезами наполнились, но я проморгалась, спрятала слезы — только реветь не хватало при дочери.

— Привет, моя хорошая. Можно? Ты почему сама дверь открываешь? Папа разве не дома? А школа? — я вошла с миллионом вопросов.

Мне необходимо знать о её настроении. Как спала, что ела, что снилось, что случилось интересного, не обидел ли Лику кто, и… почему она ушла от меня — это я тоже хочу знать, но уже не в первую очередь, даже моя обида отступила. Я просто хочу поговорить со своим ребёнком, обнять её.

— Мама… — Лика выдохнула это слово, позволила себя обнять, даже сама прижалась ко мне на миг.

— Родная. Так папа дома? Ты же не одна?

— Папа… он…

Лика замялась. А я увидела женские красные с черно-золотой пряжкой туфли на шпильках — месяца два назад я сама на такие облизывалась, мерила, вышагивала по магазину в них, но после пяти минут ног не чувствовала. В таких можно красиво сидеть, а ходить — медленно, пытаясь убедить себя что красота требует кровавых жертв.

Я на эти жертвы оказалась неспособна пойти.

— Лик, у вас гости?

— Да, — дочка закивала, — гостья, помочь пришла. Мам, а ты к нам насовсем?

Лика с такой надеждой на меня посмотрела, но она же знает! Знает всё! И гостья… Паша что, с ума сошёл?

Нет, — мысленно ответила себе, — если бы Тамила пришла, Лика на дыбы бы встала. Это просто знакомая, не любовница! Паша не настолько мерзавец, чтобы к дочери девок таскать!

Но ведь у сына отбил подружку, значит, настолько?

Нет, не стану я себя накручивать!

— Мам, идём. Там Инна, это просто папина знакомая. Она врач. Готовить меня учила всякие позезности для папы. Идём же, — У Лики голос радостный, тёплый. Рада мне, словно не было ухода из дома и холодных сообщений после.

Дочка потянула меня в кухню.

Туда, где тихий женский голос, запах еды, и тонкий, едва уловимый аромат свежего, весеннего парфюма…

Туда, где над Пашей склонилась молодая блондинка. Одна её ладонь на плече Паши, вторая ласково поглаживает его руку, а он голову склонил, принимает прикосновения, не отталкивает… при дочери…

Туда, где только что мило завтракали трое. Домашней едой, которую… что Лика говорила? Инна-врач готовить её учила?

Инна. Блондинка-Инна.

Молодая, красивая Инна.

А как же Тамила?

Больно, снова больно. И еще больнее от того что Лика — свидетель как папа гостий в дом приводит. На смотрины? Или ночью гостья тоже была, а утром сделала вид что не ночевала здесь, а мимо проходила?

Лика держит меня за руку, она напряглась. Тоже застыла, как и я.

— Ой, доброе утро, — блондинка чуть отодвинулась от Паши, руку с его плеча сняла, но за запястье Пашу продолжила поглаживать.

— Пап, тут мама пришла, — голос у Лики и печальный, и жалобный, но фразу она закончила на восходящей, с ноткой возмущения.

— Пришла. Паш, не помешала? Доброе утро… Инна, — а у меня голос мёртвый.

Это всё — безумие.

— А вы Анастасия. Или можно — Ася?

— Не стоит, лучше Анастасия.

— Вы проходите, мы позавтракали, но еда осталась, могу организовать вам перекус. Мы с Ликой готовили, у вас чудесная девочка, такая хозяйственная. Да, малыш? Проходите, Ася, то есть Анастасия, не стесняйтесь… ой, что это я. Вы простите, волнуюсь. Паш? — она снова погладила мужа по плечу.

И это прикосновение — я глаза отвела, чтобы перестать видеть происходящее.

Слишком много чувств в касании, в голосе.

Слишком интимно.

Инна… нет, не влюблена. Она любит.