Не возвращайся

— Ты права… мне мало твоего тела. Ничтожно мало.

Сказал и отстранился сам, откинулся на свое кресло, начал быстро выбивать из пачки сигарету дрожащими пальцами. А я вздохнула полной грудью, стараясь успокоиться.

— Открой машину, я хочу уйти.

— Я еще не закончил с тобой говорить.

— Мы не разговариваем… дай я уйду.

— Значит, будем снова разговаривать.

— Хорошо, только не долго. Тошке пора есть.

— Лара покормит его.

— Ларе нужно уходить.

Соврала я и опять выдохнула постепенно успокаиваясь.

— Значит, развод? Значит, другой город и снова станем чужими? И что ты будешь там делать одна? Там даже Ларки не будет помочь!

— Я справлюсь.

Постаралась, чтоб это звучало уверенно.

— Мы продадим квартиру, поделим деньги. Я найду там работу, отдам Тошку в специализированный садик, туда, где его никто не назовет ненормальным. Я разрешу вам видеться столько, сколько ты захочешь. Обещаю.

— Зачем, м? Зачем ты все сейчас ломаешь, Катя? Зачем эта война спустя семь лет?! Зачем эти наказания, приговоры, казни. Всем троим. Мне, тебе, нашему сыну.

Когда он говорил НАШЕМУ, у меня сжималось сердце.

— Потому что я не могу тебе доверять. Потому что ты предал меня… а у предательства нет срока давности. Понимаешь? Его нет! Не важно — семь лет, год, день. Ничего не важно! Важно, что ты это сделал!

— Катя! Семь лет прошли для тебя здесь… а для меня они стали вечностью. Переосознанием самого себя. Для меня эти семь лет были тем самым временем, когда я мог понять, чего именно я хочу от этой жизни, кого люблю, как сильно люблю. И я изменился. Эти годы сделали из меня совсем другого человека, это отпечаталось даже на моей внешности, когда ты меня не узнала.

И как… как мне воевать с ним, если он отбирает у меня оружие и ломает на моих глазах. Если ни одно его слово не подпитывает меня яростью, как хотелось бы. Словно назло, когда я рассчитывала, что мы сцепимся и мне будет легко его ненавидеть, выходило совсем по-другому.

— Сергей… я понимаю, что ты все переосознал, а как все это переосознать мне. Понимаю, что прошли годы, но ведь мне больно именно сейчас, я чувствую себя преданной именно сейчас, и мне еще больнее от того, что я якобы не имею право на эту боль. Именно потому, что прошло время. Как будто я должна закрыть на это глаза. Я хочу уехать, чтобы это время было у меня. На переосознание, на то, чтобы понять, как жить дальше.

Увидела, как дернулся его кадык.

— Без меня жить дальше, да? Самой! Начинать новую жизнь! Новые мужики, да?

— Боже! Какие мужики!

— Я не Боже, а твой муж, хотя, да, в какой-то мере я твой Боже! Потому что в библии так сказано: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, потому что муж есть глава жены»!

Вот она, эта злость в его глазах, эта ярость, которая, как пощечина, обжигает мне лицо.

— Как вовремя ты вспомнил библию. Ты учил ее в плену у исламистов?

Ухмыльнулся, как оскалился.

— Да, там я вспоминал писание. Там я научился молиться. Потому что мне ничего не оставалось, как орать долбаные молитвы и просить Бога вытерпеть то, что со мной делали! А иногда проклинать его, потому что сил терпеть не оставалось! И все это время я… жил только тобой и нашей встречей. У меня была ты… я намного чаще молился тебе, чем Богу!

И моя ярость тут же погасла… ее выключили. Я с ужасом подумала о том, что он пережил, и ни разу, никогда не упомянул, только сейчас, когда я вынудила. Сколько боли, издевательств, сколько всего самого ужасного мог вытерпеть мой мужчина там, в плену у зверей. И он выжил… Он семь лет выживал. Чтобы я… чтобы я сейчас отталкивала его и ненавидела за прошлое.

— Прости… я просто хочу побыть одна. Просто хочу уехать и… принять решение, когда на меня никто не давит.

Прошептала неуверенно и вздрогнула, когда увидела, что в его глазах стоят слезы. Слезы! В глазах самого сильного мужчины из всех, кого я знала.

— Разве я давлю на тебя, любимая? Я просто говорю, что прошли годы, и из моей памяти стерлось все, кроме тебя, что я осознал свои ошибки, что я молился Богу о том, чтобы мы снова были вместе. А ты говоришь, что тебе надо решить и подумать… а я не могу больше решать, думать, ничего не могу. Жить хочу с тобой, забыть все хочу, стать нормальным человеком.

Как отчаянно он все это говорил, как искренне, как глубоко доставая до самого сердца, заставляя его корежиться в муках.

— Скажи мне только одно, Катя. Пожалуйста. Честно скажи прямо сейчас… Ты больше не любишь меня? Ты когда-нибудь вообще любила меня?

Никогда не говорил такого, никогда не смотрел с такой болью. С таким страданием. Как будто снова возникло сомнение… разве Сергей способен на такую открытость и искренность? И это его чувственное «пожалуйста» в сочетании с привычной отрывистостью и грубостью обескураживало. Я разлетелась на миллионы осколков. Вся моя решимость, все то, чем я дышала последние дни, превратилось в прах.

— Скажи, Катя! Скажи мне правду! Ты меня любишь?

Не выдержала и рывком обняла его за шею, вжимаясь в него всем телом, с рыданием выдохнула свой приговор и поняла, что не смогла бы никогда от него уехать.

— Люблю, Сергей! Я люблю тебя!