А для меня это был настоящий конец света. Мне казалось, будто весь мир качнулся на своей оси. Меня сейчас швырнет, и я полечу совсем по другой траектории, в иное будущее, какого не планировала и ни в коем случае не хотела. Мы с Филом никогда не говорили о детях, но если бы разговор зашел, я бы сказала: «Да, конечно! Настанет день, и у нас появятся дети. Но не сейчас и не в ближайшее время… Потом когда-нибудь».
Я решила в тот же вечер все рассказать Филу, но, когда вернулась домой, он уже лег спать. Все выходные он был на дежурстве и устал как собака, так что свои тревоги я оставила при себе, молча скользнула под одеяло и тесно прижалась к нему. Он был теплый и такой уютный, все мои косточки пели от радости, когда я обнимала его и молилась неведомому богу, чтобы наутро проснуться с обычным кровотечением.
И на следующий день я ничего не сказала, прошла неделя, все было по-прежнему, если не говорить про постоянную тошноту, растущее утомление и апатию. Фил на несколько дней уехал в Глазго на какие-то курсы, а в выходные снова дежурил, так что за рвотой он поймал меня только один раз, и я ему наврала, что это, скорее всего, от жирной пищи в больничной столовой.
К тому времени я уже приняла решение. Это мой организм, это моя жизнь. Я имею право делать все, что считаю нужным и необходимым для себя. В этом я нисколько не сомневалась. Пригласила Лейлу, чтобы обсудить все с ней. Было воскресное утро, и я знала, что нам никто не помешает. Лейла уже вышла замуж за Арчи. Они поженились сразу после окончания колледжа, и Арчи в тот день, как и Фил, был на дежурстве. Они с Лейлой не скрывали, что хотят много детей, что медицина в их жизни занимает второе после семьи место. Лейла собиралась стать терапевтом, с более гибким графиком, а Арчи очень хотел специализироваться на рентгенологии, в этой области всегда стандартный рабочий день с девяти до пяти. Когда она пришла, я налила ей чашку кофе, усадила в удобное кресло, покрытое огромной шалью, которую я везде таскала с собой с восемнадцати лет.
– Лейла, мне нужна твоя помощь.
– Пожалуйста, – сказала она, выпрямилась в кресле и застыла с чашкой в руке, ожидая продолжения.
– Я хочу сделать аборт.
– Что-о?
Чашка качнулась, кофе чуть не выплеснулся ей на юбку. Я взяла несчастную чашку и поставила на каминную полку.
– Но зачем? Неужели Фил недоволен?
– Я еще ничего ему не сказала.
– Ничего не сказала? – Она встала и заглянула мне в глаза. – Ради всего святого, Лив, почему?
– Прошу тебя, сядь. И выслушай меня.
Лейла разочарованно посмотрела на меня и снова села.
– Нельзя же такое от него скрывать, – пробормотала она. – На зависть дружная пара, таких, как вы, на свете не сыщешь.
Она говорила правду, мы с Филом были очень близки. Фил за последний год уже дважды предлагал пожениться, но оба раза я отказывала. Не потому, что не любила его или не чувствовала, что надо. Я хотела стать хирургом, мне надо было во что бы то ни стало устроиться на работу в хорошее место, а вся эта свадебная суета могла только помешать. А с ребенком было бы еще хуже! Ведь все наши планы на будущее, особенно мои, коту под хвост!
И вот я принялась все это растолковывать Лейле, понимая, что она станет допытываться, насколько мое решение серьезно, и приводить доводы против аборта.
– Я еще слишком молода, чтобы заводить детей, – сказала я.
– Как молода? Когда ребенок родится, тебе уже будет двадцать четыре года.
– Я еще не готова.
– Потому природа и дает тебе девять месяцев, чтобы ты подготовилась, привыкла к этой мысли.
– Я совсем не гожусь в матери, Лейла. – Я постучала кулаком в грудь. – Клянусь, у меня организм не приспособлен к материнству. Я терпеть не могу гинекологов, с ужасом думаю, что придется тратить драгоценное время на все эти анализы, часами сидеть с такими же, как я, будущими мамашами со вздутыми животами и распухшими ногами, без конца обсуждать, какие коляски лучше, какие кроватки удобней, черт бы их всех подрал! Я умом тронусь, если попаду в этот клуб.
– А ты не попадешь! – сказала она весело. – И из тебя получится потрясающая мамаша.
– Ты так думаешь? И я стану во всем подражать собственной мамаше? И закончу так, как закончила она?
– Конечно нет! Она была несчастной только потому, что не смогла проявить себя в полную силу. Как и многие женщины ее поколения. Ей приходилось все время сидеть дома, отсюда депрессия и озлобленность. А ты ведь у нас будешь хирургом.
– Каким хирургом? – горько рассмеялась я. – Ты что, думаешь, профессор Фиггис возьмет к себе, если у меня будет ребенок?
– Это гендерная дискриминация, Лив. Он не имеет права тебе отказать только потому, что у тебя ребенок.
– Но ты сама подумай, Лейла. С чего это он возьмет на работу мамашу с грудничком, если у него под рукой другой кандидат, не менее опытный и умелый? Какая здесь дискриминация? Здесь здравый смысл, больше ничего. Где найти сил, чтобы одновременно управляться с ребенком и повышать квалификацию? Представь, сколько времени надо проводить в больнице и в анатомическом театре. Прощайте все мои мечты.