Не время для славы

Они молча обнялись, и Кирилл вспомнил, как он устроил самому могущественному акционеру Кремля истерику из-за сына. Еще сегодня утром это было очень важно, подставили Алихана или нет, потому что Мурад подставлял людей с такой же легкостью, как Христофор. В этом было еще одно сходство между ними. Теперь это совершенно не имело значения.

– Уходи, – сказал Кирилл, – и позаботься о братьях. Сегодня в городе будет такой бардак, что легко можно уцелеть. Саид-Эмин и Хас-Магомед сидят в управлении ФСБ, и я думаю, что к ночи всех заключенных выпустят. Я не думаю, что их осмелятся расстрелять.

Алихан посмотрел на него и долго ничего не отвечал, а потом вдруг переменился в лице, соскользнул с машины, и побежал за угол. Когда Кирилл побежал за ним, он увидел, что Алихан стоит, перегнувшись, и его долго, мучительно рвет какой-то зеленоватой слизью.

Кирилл помог сыну привести себя в порядок и спросил:

– Ты болен?

Алихан кивнул.

– Тогда пойди переоденься. Там на кровати лежит одежда для тебя. Тебе-то нечего ехать на завод в камуфляже.

Алихан кивнул и ушел, а Кирилл так и остался во дворе, прислонив лоб к холодному камню и закрыв глаза.

* * *

Камера CNN, приехавшая на открытие завода, поехала к Дому на Холме, и именно эта камера сняла БТРы, горевшие на площади. Потом корреспондент убежал куда-то в подвал, и время от времени связывался со своими зарубежными хозяевами по телефону, а потом и связь прервалась; сотовая упала, рации подыхали, и из всех средств коммуникации, которые были в республике, остался только проклятый зарубежный телеканал, который раз за разом гонял картинку горевших на площади БТРов.

Полковник Лихой смотрел на эту картинку, и кислый страх комом поднимался к горлу.

Боевики заманили их в ловушку. Они расступились перед танками Донгаря и открыли проход, а потом они сомкнули кольцо окружения и методично расстреливали федералов.

Ему и его танкам надо было идти туда, и сквозь этот ад невозможно было прорваться без артподготовки. Артподготовка была единственным выходом. Она превращала ловушку, расставленную федеральным войскам, в ловушку, в которую попали бы сами боевики.

Полковник Лихой подозвал адъютанта и приказал соединить его с командиром 291-го самоходного артиллерийского полка 20-й мотострелковой дивизии, установки которого стояли на Шамхальских высотах в семи километрах от Торби-калы.

– Для обеспечения быстро прорыва и в целях минимизации потерь наших войск, приказываю: по позициям противника, окружившего Дом Правительства – огонь!

* * *

Была уже половина восьмого, когда полковник Аргунов снова подъехал к «Снегирю».

Черный «мерс», который он забрал у Хагена, прошел по дороге вверх и затормозил за танками. Стемнело, небо было все обметано звездами, и далеко внизу, в городе, светились окна и пожары. Недалеко от того места, где они остановились, валялся серебристый «крузер» с номерами АТЦ. Можно было сказать, что он валялся колесами вверх, если бы от колес что-то осталось.

Аргунов выпрыгнул из машины, и его бойцы открыли багажник и достали из него Хагена и его сына.

– Папа, – сказал сын Хагена, – я не чувствую рук.

– Ничего, – отозвался Хаген, – это потому, что они уже в раю.

Аргунов ничего на это не возразил, а только покосился на пленника и нажал на кнопку рации.

– Эй, «Ноль третий», – сказал Аргунов, – у меня тут твой командир.

Он поднес рацию Хагену, но тот только улыбнулся и покачал головой.

– Послушай, Хаген, – сказал Аргунов, – ты сегодня оскорбил премьера республики в прямом эфире. Я не могу гарантировать тебе свободу. Но если твои люди не сдадутся через пять минут, я застрелю твоего мальчишку на твоих глазах. Потом мы расстреляем твоих людей, а потом тебя.

– Дай мне помолиться перед смертью, – сказал Хаген.

Аргунов, подумав, кивнул, и Хаген отошел немного от своего «мерса» и оборотился спиной к базе. А сын его стал за ним. Ему было всего одиннадцать лет, и он был очень испуган.

Вот Хаген сказал первый ракат и встал с колен, и тут Аргунов увидел, что ворота базы ползут в сторону.

Ариец тоже услышал этот звук, но он не вздрогнул и не обернулся, пока не закончил молитву, а потом он встал, повернул голову, и сказал:

– Трусы.

В открытые ворота въехал сначала один БТР, потом другой, а потом Аргунов пинком загнал Хагена в машину и тоже въехал на территорию базы.

Плац был освещен одной луной, и по бокам его коробочкой тянулись невысокие казармы. Слева стояли машины бойцов, в основном «жигули» и старенькие иномарки. Плац был абсолютно пуст, если ни считать худого человека с рацией, сидевшего на крыльце одной из казарм.

Аргунов подошел к нему и спросил:

– Ты «Ноль-третий?»

– Ну.

– А где все?

Парень пожал плечами и показал в ночную тьму, туда, где за стеной в ущелье шумела горная река.

Аргунов почувствовал какое-то усталое бешенство. Они опоздали. Пока они миндальничали с противником, тот ждал только ночи, чтобы утечь. В городе прибавилось на триста бойцов, и Аргунов прекрасно понимал, что такое в условиях партизанской городской войны – триста обученных бойцов с гранатометами.

Бойцов, которые говорят своим детям, что руки у них уже в раю.