Не время для славы

Молча, не говоря ни слова, Аргунов взвел курок и приставил пистолет ко лбу стоящего у машины Хагена. Ариец осклабился и плюнул ему в лицо.

И в эту секунду небо над их головами стал из черного – серебряным; на горке, где стояли системы залпового огня, бухнуло и заухало, на миг Аргунову показалось, что солнце восходит на севере.

Аргунов в ошеломлении задрал голову, наблюдая, как через пол-неба протянулись пылающие струны, и со склона, на котором располагалась база, ему были хорошо видны красные вспышки огня на месте разрывающихся снарядов. Этого не могло быть; они били прямо по Торби-кале! В этом городе было полно детей и женщин; из этого города никто не выезжал, и – да боже ж мой, он еще вчера шел по центральной площади, и посереди ее бил фонтан, а вокруг, визжа, бегали дети, и молодые парочки, тайком обжимаясь, сидели на гранитных плитах и смотрели на малиновое полотнище воды.

И вот теперь по этой площади, где еще утром кишели дети, – били установки залпового огня; и с одной стороны этой площади стояли сверкающие многоквартирные дома, а с другой – с другой был Дом на Холме.

В воротах показался спецназовец и заорал:

– У боевиков артиллерия!

Аргунов схватил рацию, и на пустынном плацу защелкал и захрипел голос нового командующего операцией:

– Повторяю, – кричал Христофор Мао, – «Град» бьет со «Снегиря». Повторяю – со «Снегиря». Они перешли на сторону боевиков!

– Мы под огнем! – надрывался кто-то, из Дома на Холме, – «Змейка», я «Змейка», у них артиллерия!

– Уничтожить «Снегирь»!

– «Седьмой», – заорал Аргунов, – я «Свободный», отставить! Я «Свободный», я на «Снегире»! Тут никого нет, повторяю, база пуста.

– Ты кто, б… такой, чтобы меня учить, – услышал Аргунов в рацию, – ты кто тут?

Хаген расхохотался.

Небо на западе стало цвета вишни – это работала гаубица. Сквозь треск рации неслось что-то невообразимое.

– Уходим, – внезапно заорал Аргунов.

Головной БТР вылетел из ворот базы вслед за черным «мерсом». Машина еще не успела скрыться за поворотом, когда метрах в ста от нее лег первый снаряд.

* * *

Когда «шестерка» с Джамалудином за рулем въехала в город, уже темнело. Они заезжали со стороны поселка Нахаловка, и Забельцын с изумлением увидел, что в поселке кипит жизнь: по улицам тащили сумки из магазина, туда и сюда сновали машины.

Между Нахаловкой и собственно Торби-калой всегда был огромный рынок. Народу была тьма, на импровизированной трибуне что-то орали.

– Вот народ! – сказал Джамалудин, прислушавшись, – и здесь норовит урвать!

– А что они требуют? – спросил Семен Семенович.

– Да выдать оружие.

– И что, выдадут? – с беспокойством спросил Семен Семенович, хотя ответ на этот вопрос был, увы, очевиден.

– Ха! – презрительно сказал Джамал, – держи карман шире. Придется им свое брать.

Перестрелка стала слышна, только когда они подъехали к Дому на Холме. «Калашников» постукивал, как кастаньеты, словно в воздухе над площадью танцевали фламенко, и каблуки под черно-красными развевающимися юбками трещали, – так-так, так-так, так-так. «По кому они стреляют? – подумал Забельцын, – если это боевики стреляют по нашим, то почему наши не отвечают? Там же танки?»

На темнеющих улицах было пустынно: ни федералов, ни боевиков, только какая-то бабка в платке продавала пирожки. Джамал не поехал на площадь, а свернул, не доезжая метров триста, и бросил машину во дворе нового многоквартирного дома.

Джамал прислушался и вошел в подъезд, а потом они на лифте доехали до одиннадцатого этажа. Пока они ехали на лифте, в стенку дома оглушительно бухнуло, свет мигнул и зажегся снова, и лифт поехал дальше. За стенкой застучало: так-так, так-так.

У лифта стоял парень в камуфляже, и при виде Джамала челюсть у него отвисла, а при виде Семена Семеновича вид у него и вовсе сделался такой, как будто ему в пасть загнали невидимый и очень крупный грейпфрут.

Дверь в квартиру была распахнута настежь, полутемная гостиная сразу за ней была освещена одними красными сполохами. В гостиной собрались человек восемь, все вооруженные, и большая их часть сидела у окон, у которых были выбиты стекла и спущены жалюзи, и постреливала вниз, а хозяин квартиры, в тапочках и камуфляже, сидел за столом и пил кофе. Около хозяина лежала парочка пустых «мух».

– Салам, Нажуд, – сказал Джамал, – когда я услышал, что на площади стреляют, я так и подумал, что ты в такой день будешь дома.

Нажуд поднял глаза и поставил кофе на место. Люди у окна тоже прекратили стрельбу.

– Ваалейкум ассалам, Джамалудин, – воскликнул изумленный хозяин квартиры, – но они сказали, что ты мертв!

Джамалудин, не отвечая, раздвинул жалюзи и приложил к ним глаз. Дом, в который они зашли, был самый что ни на есть элитный в Торби-кале. Площадь перед Домом на Холме была видна из квартиры как на ладони. Это был такой козырный дом, что в его гостиной можно было палить вниз из «мухи», не рискуя свариться, если, конечно, открыть дверь на лестничную клетку.