'Зря отпустил противного водителя-болтуна. Нужно было доехать с ним до дома', - подумал он.
Но слушать нытье и жалобы на жизнь было выше его сил. Люди, которые вели себя так с Ясоном, были навсегда вычеркнуты из близкого круга общения.
Поэтому он просто пошел вдоль серого забора, пока не дошел до автобусной остановки. Оказалось, что отсюда он сможет доехать домой.
На скамейке, под стеклянным куполом остановки, сидела задумчивая толстая женщина таких больших размеров, что Ясон всерьез засомневался в ее способности пройти сквозь автобусные двери. Рядом стояла парочка чистеньких, поджарых старичков.
Их возраст и пол было очень сложно определить. Ему показалось что это близнецы. Даже одежда у них была одинаковая - синие курточки с черными джинсами.
Облака на небе немного расступились, и стало больше света. Ясон достал камеру, чтобы сфотографировать эту странную компанию.
'Реальность всегда так милостиво расставляет декорации. Мне гораздо проще снимать на улице, чем самому пытаться сымитировать истинную жизнь в трудоемкой постановке. Но тем не менее я занимаюсь этим.
Снимаю всех этих пустых красоток за деньги. Нравится ли мне это? Или я тоже порой теряю смысл, как тот странный человек за рулем раздолбанной тойоты?'
На этой мысли Ясона передернуло.
'Я гонюсь за ускользающей красотой мгновения, словно охотник, опьяненный жаждой крови, и это приносит мне удовлетворение, которого я не испытываю ни в какой другой сфере. И я ищу еще что-то, нечто томительное, зашитое в мое сердце. Понять бы, зачем мне все эти видения'.
Пока он размышлял так, глядя на унылый серый бетон забора напротив, приехал автобус, и Ясон, даже не спросив, в ту ли сторону он движется, прошел в салон и сел к окну.
Безмерно толстая женщина осталась сидеть на остановке. Ее лицо выглядело как застывшая маска, а глаза, похожие на рыбьи, совсем ничего не выражали.
Автобус тронулся, и Ясон стал смотреть вперед, позволяя своим мыслям спокойно течь в том же направлении.
Рисует
Иша рисовала с рождения.
'Наверное, я родилась уже с карандашом в руках', - шутливо писала она в своем блоге.
Мама рассказывала ей, что, когда рисовала акварелью, младенец-Иша подползала и залезала пальчиками в краски, а затем била по бумаге, производя высокохудожественные кляксы.
Рисование умиротворяло ее, и одновременно она могла проявлять тот удивительный мир фантазий, который был скрыт от глаз большинства.
Внутренние размышления, сны и впечатления преломлялись через внешнюю линзу реальности, и казалось, что ничто не сможет заменить это ни с чем не сравнимое удовольствие, когда умелые движения кисти выводят удивительный объем, а затем, следуя по пятам за линиями, формами, цветами - в бумажный мир входит жизнь.
Иногда, в спокойной тишине вечера или яростном шуме дня, ее пронзало невероятно томительное и сладостное ощущение, которое постепенно проявлялось, словно негатив, приобретая узнаваемые и четкие черты, будто раздвигая туманный занавес над будущей картиной.
В такие моменты ей казалось, что она вспоминает нечто давно забытое, то, чем она жила не в этой жизни, и это нечто ускользало от нее, как ловкая рыба в прохладной воде.
Уже две недели ее не отпускала картина: маленькая девочка сидит на краю высокой горы.
Она сидит спиной, но голова повернута на три четверти к зрителю и виден один раскосый по-монгольски глаз, а вдалеке, внизу, в степи, два войска на лошадях несутся друг к другу.
У одного из всадников в руках высокое древко, с привязанным на конце длинным красным стягом, который ритмично развевается на ветру и похож на яркую струю крови, освещенную поднимающимся из-за горизонта солнцем.
Когда она рисовала эту картину, шаг за шагом, мазок за мазком, то словно погружалась в транс и, очнувшись от усталости, сама удивлялась нарисованному.
Картины Иши всегда были наполнены мелко прорисованными деталями, символизмом, который тщательно трактовали особо внимательные зрители, и в этих деталях тихо пульсировала жизнь. Та особая, невероятная и вместе с тем простая жизнь, пробуждающая столь волнительные ощущения, что ее отчаянно хотелось узнать поближе.
Иша почти никогда не придумывала сюжеты произведений, они сами приходили, словно вежливые гости, и, благодарно принимая их, она просто бережно переносила на холсты и бумагу свои видения, так и рвущиеся поскорее проявиться в красочных и диковинных линиях.
Но сейчас она ощущала, как новая идея овладевает ею: горы, сад, домик и громадная волна фантастического цунами встает из-за гор, чтобы обрушиться затем вниз, смывая все на своем пути. Иша прикрыла глаза, раздумывая над картинкой.
Внутренним зрением она четко видела, что вода не поднимается снизу, а обрушивается сверху. Громадные волны низвергаются прямо с побагровевших небес.
Домик должен быть нарисован слева. Возможно, рядом с ним, в саду, будут стоять две фигуры, а может быть и нет? Она пока не знает. Многие детали приходят позже, только когда начинаешь рисовать.
Она быстро сделала пару набросков в большом скетчбуке с шероховатой светло-коричневой бумагой, на которую простой карандаш ложился с теплым шуршанием.