На другой день я заскочила за Зеки, и мы принялись колесить по городу. Зеки поставил кассету, прихваченную им из Мемфиса, на которой был записан микс некоего диджея Скуики, повторявшего в замедленном темпе: «Гори, детка, гори, детка, гори, детка, гори». Это было похоже на гипноз, весь мир казался волнообразным и переливающимся. Я опустила стекла, жара давила, мы видели очередной свой постер, и все на секунду ускорялось. У меня в рюкзаке еще оставалось немало экземпляров, однако Зеки все время тревожился, боялся, что нас застукают. Мы засунули несколько штук в почтовые ящики домов, в которых, как нам показалось, никого не было, отмечали точки на карте, но в основном просто катались.
Я никогда не испытывала особой привязанности к Коулфилду — я чувствовала себя
Пока мы кружили по городской площади (мы сделали это семь раз), Зеки сообщил, что его бабушка вчера вечером узнала про постеры на собрании кружка по изучению Библии — одна пожилая дама принесла один на собрание.
— Они все считают, что тут не обошлось без Сатаны, — сказал Зеки. — Дьяволопоклонничество, типа того. — Одна из тетушек убеждена, что слова на постере являются вольным переложением стиха из Откровения Иоанна Богослова, и они весь вечер пытались найти его в Библии, но так ничего и не нашли.
— Все думают, что это взято откуда-то, — заметила я.
— Да все, вообще-то, взято откуда-то, — ответил Зеки.
— Разумеется, но конкретно это взято из меня. Только из меня.
— И из меня, — сказал Зеки с улыбкой.
— И из тебя.
На Криксайдском рынке мы купили пару бутылок энергетика «Сан Дроп» и несколько жвачек со вкусом винограда. Убедились, что наш постер по-прежнему висит на доске объявлений. Когда я пристально на него поглядела, он заколебался, словно мираж в пустыне. Полезла в свой школьный рюкзак и, когда парень за прилавком отвернулся, приделала еще один постер, прямо поверх уже висящего. Я почувствовала, что атмосфера сгустилась в два, а то и в четыре раза, и у меня слегка закружилась голова. Тут же на рынке выпила, не отрываясь от горлышка, полбутылки энергетика, как будто умирала от жажды, потом вывалилась наружу, на раскаленный воздух. Я поняла, что это красота одержимости. Она не становилась слабее. Настоящая одержимость, если делать все правильно, от раза к разу не меняет свою напряженность, это своего рода удар электротоком, заставляющий сердечную мышцу сокращаться. И это было так классно.
Зеки ждал меня на улице, и мы чокнулись бутылками. Он запустил руку в мой рюкзак, выхватил оттуда еще один постер и сделал из него бумажный самолетик. Выждал несколько секунд и, убедившись, что никто за нами не наблюдает, запустил самолетик в направлении стоящего на парковке пустого автомобиля с опущенными стеклами. Самолетик поймал попутный ветер и полетел к окну, и у нас перехватило дыхание от того, насколько совершенен был этот полет, но затем бумажный самолетик сделал какую-то мертвую петлю и рухнул на землю. Зеки бочком проворно добрался до самолетика и вбросил его через открытое окно внутрь автомобиля, на пассажирское сиденье. Мы захихикали. Зеки схватил меня за руку, притянул к себе, и мы поцеловались. Однако я не была полностью к этому готова, и наши зубы щелкнули друг о друга, и от этого я даже слегка зашипела, подумав, что у меня треснул один из передних зубов. Я захотела тут же повторить наш поцелуй, ведь теперь я была к нему готова, но боялась, что все равно все испорчу, например случайно откусив Зеки нос.