Не время паниковать

— Иди, иди сюда, — сказала я. Притянула Зеки к себе, и мы неловко обнялись. Его лицо было мокрым от слез, соплей, слюны и пота. Но он сказал, что лучше бы он умер, и я его обнимала. А потом он поцеловал меня соленым ртом. Во рту у него было немного крови, и ее вкус я тоже ощущала; возможно, он прокусил себе язык, пока пытался прикончить своего отца. Я хотела остановиться, просто послушать, как он нормально дышит. Если бы он просто смог ровно дышать, я решила бы, что все будет окей, но Зеки продолжал меня целовать, причем все грубее. Проталкивал свой язык в мой рот, и мне это резко не понравилось. Но я думала только: «Не умирай, не умирай, не умирай, не умирай, не умирай». С кем я разговаривала: сама с собой? С Зеки? С нами обоими? У меня не было особого выбора, кроме как позволить ему меня целовать и не умирать.

А потом он решил перелезть ко мне на водительское кресло и стал отпихивать меня к двери. И принялся трогать руками мое тело, которое до этого никто никогда не трогал. И я хотела, чтобы оно оставалось нетронутым как можно дольше. Зеки мне очень-очень нравился. Но я не желала, чтобы он лез руками мне в трусы на пустой автостоянке в Мемфисе, сразу после того, как наорал на своего отца за то, что тот посреди дня занимался сексом с какой-то женщиной. Возможно, что не бывает подходящего времени, чтобы лезть кому-то под рубашку, или это время было неподходящим именно для меня, но только это оказалось реально хреновое время.

— Зеки, пожалуйста, — попросила я, однако он продолжал меня целовать, да еще так крепко, и все пытался стащить с меня штаны, и мне стало трудно дышать, а он говорил:

— Ты мне так нравишься, Фрэнки, так мне нравишься. — И я начала погружаться глубоко в себя, чтобы стало тихо, а он спрашивал: — Ты хочешь это сделать? Мы можем это сделать? — Я же в это время погружалась на дно озера — своего тела, не покидая его, но погружаясь все глубже. А потом я… я не знаю, что я сделала потом. Но я вновь заполнила собою свое тело, моя кожа обтянула мою плоть, и я отпихнула Зеки от себя.

— Зеки, пожалуйста, — снова попросила я, — не надо. Хорошо? Пожалуйста, не делай этого. — И Зеки словно по щелчку опять стал тем странным маленьким мальчиком, с которым я познакомилась возле бассейна.

— Прости, — сказал он и снова заплакал, чего я вынести уже не могла. Пусть бы он плакал из-за чего-то другого, но только не из-за этого.

— Зеки! Пожалуйста. Слышишь? Все в порядке. Ты ничего не сделал. Ты не причинил мне вреда. Ты остановился, окей? Мы в порядке. Ты в порядке.

— Прости меня, пожалуйста, — сказал Зеки, но какая теперь разница? Это случилось, и в то же время вроде как не случилось, и теперь я ощущала себя в безопасности. Подумала, что все еще может быть по-прежнему. Не знала, что говорить и делать в данной ситуации.

— Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели, — сказала я, а Зеки:

— Ох, Фрэнки, прости меня, пожалуйста.

А я:

— Заткнись. Окраина? Окраина? Лачуги, окей? Просто заткнись на секунду и дыши. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели. Мы — беглецы. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался.

— Окей, — ответил он, — окей.

— Мы — беглецы, Зеки. Мы — беглецы. Мы — беглецы. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался.

— Окей, — сказал Зеки покорно. — Окей, Фрэнки.

— Не перебивай. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели, — не унималась я.

Я произнесла это десять раз. Или двадцать? Не помню. Я не знала, как долго мы там простояли. Скоро мне надо было звонить маме, чтобы сообщить, что я еду домой, но сперва — найти таксофон. Я возвращаюсь в Коулфилд; ничего не изменилось. Если постоянно повторять слова про окраину и беглецов, ничего не изменится. Зеки не уйдет. Не причинит мне вреда. Не причинит вреда себе. Я повторила их еще раз. И еще раз. Зеки перестал плакать. Я повторяла их, пока он наконец не поднял на меня глаза и не установил со мной зрительный контакт. А я всё повторяла их, снова, снова и снова. Пока он не поймет, что я никогда не перестану их повторять. Что, пока мы живы, я никогда не перестану их повторять. И мы будем жить вечно. Так что это будет продолжаться вечно. Никогда не прекратится.

Я еще раз их повторила. И еще раз. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался. Я повторяю их и сейчас. И никогда не переставала их повторять.

Глава одиннадцатая

Ну как еще это могло закончиться? Я высадила Зеки, и он даже не попрощался. А когда я вошла в дом, мои братья сидели в гостиной, а мама ходила по комнате кругами с телефонной трубкой в руке и все спрашивала кого-то:

— Как серьезно ты пострадал?

— Что… что происходит? — поинтересовалась я.

— Ты не видела, когда ехала домой? — спросил Эндрю.