Не время паниковать

Я положила рюкзак на пассажирское сиденье и завела двигатель. Посмотрела на дом и увидела Зеки, уставившегося на меня из окна гостиной. Возле другого окна стояла его бабушка. Она была в сильном замешательстве и неодобрительно на меня смотрела. Не знаю, чтó именно она видела, чтó рисовало ее воображение и чтó сказала ей дочь по поводу Зеки и причинах возвращения в Мемфис. И, как идиотка, я ей помахала. Ей, но не Зеки. Я больше не могла на него смотреть. Тем не менее я помахала его бабушке, с которой ни разу в жизни не разговаривала, и она помахала мне в ответ. Затем я уехала.

Хотя до дома было совсем недалеко, я, пока ехала, плакала, часто и тяжело дыша, и боль была такой сильной, что мне казалось — меня вот-вот стошнит. Я подумала, что мне, наверное, следует сразу двигать в травмпункт. Мама вернется домой не раньше чем через час. Все это мелькало в моей голове со страшной скоростью. Мозг давал осечку, время остановилось, и я смотрела в будущее и в прошлое одновременно. Я представляла себе, как объясню все маме. Упала, мол, ну и что? И почему бы мне так не сказать? Еще я могла бы соврать, что упала с крыльца своего дома, а не какого-то чужого, и сломала руку. Мой мозг временами отключался, оберегая меня от информации, в каком хреновом состоянии мое тело, но я подумала, что мне все-таки придется сказать, что Зеки меня толкнул. На запястье у меня остался синяк от его хватки. Я подумала, что у него будут неприятности. А что мне оставалось делать? Еще я чувствовала, что жизнь моя заканчивается, что ее лучшая пора в прошлом, и размышляла: а стоит ли жить дальше? Какие существуют способы положить чему-то конец? Я за рулем, и дом все ближе. Времени оставалось в обрез.

Оставался еще крохотный лучик, единственный шанс, которым я могла воспользоваться, если не замешкаюсь. И вот в нескольких метрах от своего собственного дома я вдавила педаль газа в пол, отчего двигатель с диким ревом резко набрал обороты, и направила машину на самое большое из деревьев во дворе наших соседей. Врезалась в него, услышав краем уха, как металл со скрежетом превращается в нечто бесформенное, и, хотя и была пристегнута (честно говоря, совершенно не помню, как я пристегивалась), ударилась лбом о руль. Мир почернел, и это не преувеличение — более черной черноты я в жизни не видела.

Очнувшись, я услышала, что двигатель издает какие-то совершенно нехарактерные для него звуки, и увидела, что из-под капота идет то ли пар, то ли дым, а может, это душа машины расставалась с телом. Салон был завален постерами, выпавшими из рюкзака в момент удара, в глазах у меня двоилось, и я уставилась на наше с Зеки произведение, но не помнила, что это мы его создали. В течение нескольких секунд я ничего не соображала. Я даже не была уверена, жива ли я. А потом ко мне все вернулось, все это лето со всеми его подробностями. И тогда я подумала: «Наверно, я сейчас умру».

— Мисс? — услышала я чей-то голос. Церемонность, с которой это было произнесено, меня потрясла, как будто меня только что поприветствовал метрдотель самого дорогого в мире ресторана.

— Да? — ответила я, не вполне понимая, что происходит.

— Я вам помогу, ладно? — сказал голос. — Я вызвал скорую, она сейчас приедет. Вы в безопасности. Главное, не засыпайте. Разговаривайте со мной.

Я наконец рассмотрела говорившего, это оказался наш сосед мистер Эйвери. На нем было то самое хаори, выглядел он прекрасно, и у него были такие тонкие светлые волосы.

— Ох, мистер Эйвери, — сказала я, — простите меня, пожалуйста, за дерево.

— Дерево не мое, — ответил он. — Бог с ним. Я так рад, что вы живы.

— Я сама виновата, — сказала я ему.

— Тут никто не виноват, — ответил мистер Эйвери и, улыбнувшись, протянул руку к моей кровоточащей физиономии. Слегка коснувшись моего левого виска, кончиком указательного пальца провел по нему; и по сей день ничего более утешительного, чем это легчайшее прикосновение, напомнившее мне в тот момент, что я жива, у меня не было.

Затем мистер Эйвери оглядел салон и увидел постеры. Посмотрел на меня. Должно быть, он увидел что-то такое в моих глазах, потому что сразу же все понял. Понял. Что я не просто копиистка. Его соседка, тихая, странноватая маленькая девочка, сделала этот постер. Он вопросительно на меня посмотрел, и я кивнула:

— Это я.

— Это сделали вы, — сказал мистер Эйвери с утвердительной интонацией.

— Я его сделала, я его развешивала и продолжаю развешивать.

Сознавшись, я испытала странное чувство. Я-то думала, что проживу всю жизнь, никому ничего не сказав. И выдала эту тайну на удивление легко. Ну да, я чуть не погибла, и парень, которого я любила, сломал мне руку, и тем не менее. Я поняла, что мне до смерти хотелось об этом кому-нибудь рассказать.

— Это… это так чудесно.

— Серьезно? — спросила я.

— Ну да, это ведь настолько необычно. Назовите мне еще раз свое имя, пожалуйста. Не уверен, что когда-нибудь его слышал.

— Фрэнки, — ответила я.