Не время умирать

– Нет. Нам удалось к восемьдесят девятому году создать пробную партию изделий. И даже провести испытания в Афганистане, которые прошли более чем успешно. Мы ликовали. Все же, при всей технической простоте исполнения, это был прорыв. Не только программная симуляция простейших рефлексов на допотопной, в общем-то, аппаратной базе, но соединение этой эмуляции рефлексов с исполнительным механизмом, с телом. Иван Зверев, тайком от всех, установил один из прототипов своему сыну, Михаилу Звереву.

– Устройство вживлялось хирургическим путем? – уточнил Пичугин.

– Нет, в этом не было необходимости. Прототип имел дизайн большой таблетки. Проглатываешь ее, она попадает в желудок, там запускается программа. После этого устройство самостоятельно закрепляется на стенке желудка, интегрируется с нервными волокнами. После успеха мы начали готовить первую серию АКСОНов, две тысячи штук. Параллельно Иван Зверев доводил программу, и шла работа над более мощным процессором. Грубо говоря, мы работали сверх заказа, понимаете? Сверх спущенного сверху плана. Но в этом был смысл. Над страной уже вовсю восходила звезда надвигающегося капитализма, наш институт едва сводил концы с концами, денег не выделялось ни на что, а хоздоговор по программе АКСОН закончился. Мы решили подхватить веяния новых ветров и создать конверсионную разработку. Тогда это было модно. Ведь АКСОН имел огромный медицинский потенциал, из него можно было сделать гибрид автоматической диагностической машины и персонального лекаря, который, воздействуя непосредственно на нервные центры, вызывал бы рефлекторный лечебный ответ того или иного органа. Но это Ковалеву было совсем не нужно. Тут-то и начались неприятности. Точнее, началось все с трагедии. Ивана Зверева нашли мертвым в подъезде дома, где он жил. Официальная причина смерти – инфаркт. А ему не было пятидесяти. Его сын, Михаил, как раз проходил военную службу, десантником. Жена от нервного потрясения чуть следом не отправилась. Но в любом случае без Ивана работать было уже немыслимо. По крайней мере, я не представлял тогда, как это возможно. Подумав, я официально закрыл проект ввиду невозможности его развития, передал все материалы и партию образцов Ковалеву. Но ему этого оказалось мало. Он велел скопировать все исходные коды, снял все жесткие накопители с компьютеров и собственноручно просверлил их дрелью. Представляете?

– Да уж… – Пичугина в действиях Ковалева ничего не удивило, он никогда не отличался деликатностью.

– Мы были уверены, что Ковалев ничего не знал о наших конверсионных разработках. Оказалось, что он все знал. Надо было изначально это понимать, и надо было понимать финансовый потенциал проекта. Мы его представляли слабо, мы не торговцы. А вот Ковалев, похоже, сразу включил в голове счетчик купюр. Почти сразу из НИИ уволился Алексеев. Потом я узнал, что он был информатором Ковалева. Генерал вообще любил вербовать людей в самых разных областях, как я понял. Меня он пощадил, а остальные участники проекта об изделии ничего не знали. Думаю, генерал сохранил мне жизнь на всякий случай, если вдруг понадобится что-то доработать.

– Думаете, он убил Ивана Зверева? – с сомнением спросил Пичугин.

На его взгляд, Лемех строил свою теорию скорее на домыслах и ненависти к Ковалеву, на принципе «а кто же еще, если не он». Пичугин же от таких безапелляционных и бездоказательных суждений старался воздерживаться.

– Думаю, ответ на этот вопрос вы сами скоро получите.

– Из вашего рассказа?

– Нет, конечно. Из вашего личного опыта.

– Чем же все закончилось?

– Как-то раз Ковалев сообщил мне, что все документы и материалы, находящиеся в его распоряжении, пытались выкрасть. И обстановка, дескать, сложилась такая, что все, включая образцы, пришлось уничтожить вместе с похитителем. Признаться, у меня тогда начали возникать сомнения, так как это звучало не очень достоверно. Так или иначе, Ковалев не хотел подставляться, ему легче было свалить вину на меня. Он доложил о полном провале проекта, что наша группа не справилась с задачей и никаких прототипов не было создано. Естественно, это ударило по моей репутации, но я ничем не мог доказать обратного, так как все материалы передал куратору. Ковалев же ни на какие мои просьбы не реагировал…

«Понятно, почему старик его ненавидит, – подумал Пичугин. – Но ведь, возможно, и у Ковалева действительно ничего не осталось, чтобы предъявить начальству».