Не все были убийцами

“Где ты видишь эсэсовцев?” - спросила сестра, подталкивая меня к выходу.- “Все эсэсовцы - на фронте”.

“Не такой уж я дурак”, - усмехнулся я. - “Разве вы не видели у них под пальто эсэсовской формы?”

Мною овладело какое-то непонятное возбуждение. Меня так и подмывало рассказать этой тетке все. Интересно, что произойдет потом?

“Я еврейская свинья, маленькая еврейская свинья, и если бы янки нас сегодня не разбомбили, я бы все еще торчал в этой аристократической квартире. И никогда бы сюда не попал, если бы не бомбежка”.

Внезапно она остановилась и внимательно поглядела на меня. События этой ночи вконец измучили меня, и я не помнил, подумал ли я об этом или сказал это вслух. Что бы она сделала в таком случае? Может, она схватила бы меня за шиворот и потащила к гестаповцам? А может - и нет. Эта тетка казалась такой добродушной!

“Ты какой-то странный. Уж не свихнулся ли ты часом? Если начнешь реветь, я отправлю тебя обратно в очередь. И ты будешь стоять там до посинения”.

“Или до пожелтения”, - ухмыльнулся я.

“Почему - до пожелтения?” - раздраженно спросила она.

“Потому что шестиконечная звезда - желтая”, - мысленно ответил я, но вслух сказал, пожав плечами: “Да просто так”.

“Немецкий мальчик не должен плакать. Во всяком случае, не показывать своих слез”. При этом у самой сестры повлажнели глаза и задрожали губы. Неужели она жалеет меня?

“Если кому-нибудь бывает плохо, лицо у него желтеет”, - пояснил я.

Она растерянно взглянула на меня. Потом прижала меня к себе. “Боже мой”, - вздохнула она, - “я желала бы для тебя совсем другого детства”.

Она толкнула дверь, и я очутился в довольно большом помещении. На полу лежали матрацы и куча сложенных одеял.

“Дети получают молоко и гороховый суп, а кто будет пукать, получит по заду”, - попыталась пошутить она.

Я подошел к одному из матрацев. Я так устал, что, наверное, смог бы спать стоя.

“Нет-нет”, - поняла она мое желание. - “Сначала помойся и почисть зубы”.

Она показала на дверь в противоположной стене.

“У меня нет зубной щетки”, - угрюмо сказал я. Настроение у меня было отвратительное.

“В таком случае можно почистить и пальцем”, - не унималась она. - “А ну, марш мыться! И сними с себя одежду. Я принесу тебе полотенце”.

Она вышла, оставив дверь открытой.

Когда она вернулась, я все еще стоял на прежнем месте.

“Я уже почистил зубы. Пальцем”, - сказал я.

Она была неумолима. “Разденься и повесь одежду на крючок”.

Я не трогался с места. Наконец она поняла. “Вот в чем дело! Ты стесняешься! Ладно, я выйду, а ты мойся. Когда будешь готов, я приду опять и дам тебе поесть. А потом ты ляжешь спать. Ну давай, пошевеливайся!”

И с этими словами она скрылась за дверью.

“Никогда не снимай штаны в присутствии чужих людей”, - сказала однажды мать. - “И в туалет старайся заходить тогда, когда там никого нет. Иначе все сразу сообразят, кто ты”.

Я торопился изо всех сил. Когда она вернулась, я уже кончил мыться и снова одевал пальто.

“Пальто можешь снять. Сверни его и положи под голову вместо подушки”.

Она подвела меня к лежащему у самой стены матрацу. Рядом с матрацем уже стояла миска с едой.

“Ешь”, - сказала она.

“Не хочу”, - отрицательно покачал я головой. - “Я очень устал и хочу спать”.

“Съешь хотя бы пару ложек”.

Возражать я не стал и начал есть. А она смотрела на меня повлажневшими, полными участия глазами. Потом легко погладила меня по голове и вышла.

В зале были дети. Много детей. Пожалуй, я был здесь самым старшим по возрасту. Некоторые лежали на матрацах, другие носились взад и вперед, играли в футбол, свернув в узел старое одеяло, и при этом орали как сумасшедшие. Раньше я и не представлял, что смогу заснуть при таком адском шуме.

Я попытался заснуть. У меня была привычка - когда я не мог заснуть, то начинал тихонько покачиваться, как на пароходе. Поэтому я не сразу заметил, что кто-то трясет меня и пытается поднять с матраца. Я закричал так, как будто меня резали. Мать (это она трясла меня) зажала мне рот.

“Мы должны идти”, - прошептала она и громко прибавила: “Может быть, мы застанем дома тетю Лону. На какое-то время она может нас принять”.

“Ради этого не стоило вам будить мальчика, фрау Гемберг”. Позади матери стояла “моя” сестра. “Симпатичный паренек, похож на итальянца. Ты итальянец?”

Она улыбнулась, и я почувствовал, как задрожала рука матери. “Знаете, у своей тети ему будет лучше - там обстановка более привычная. И спать он там сможет до позднего утра”.

“Если снова не начнется тревога”. Сестра все еще улыбалась. “Ну хорошо, идите. Наверное, это будет самое правильное”. Она вдруг наклонилась ко мне: “А вступать в СС пока погоди, ладно?”

Как-то сразу посерьезнев, “моя” сестра долгим, внимательным взглядом посмотрела на меня. Потом снова погладила меня по голове и скрылась за дверью.

Мать села возле меня на матрац. “Почему эта сестра говорила о вступлении в СС?” - обеспокоено спросила она.

“Она спросила меня, кем я хочу стать, когда вырасту, и я ответил, что хочу вступить в СС”, - объяснил я.