Не все мы умрем

«Если он после каждой тренировки будет так за мной ухаживать, может быть, я и освою карате, — жмурилась Евгения от удовольствия. — А лучше всего — до карате и после карате. Как бы ему намекнуть?»

— Герман Генрихович, а перед тренировками массаж делают?

— Иногда.

— А мне можно?

Герман просиял. Вторая маленькая победа. Все шло по плану.

— Если вы будете звать меня Герман, то можно.

— Ой! — застонала Евгения. — Герман. Большое спасибо. Вот еще здесь, пожалуйста. Зовите меня Евгения.

— Нет, не Евгения. Мы регистрируем с вами брак в Германии. Значит, Женни! К примеру: Женни фон Вестфален. Звучит?

— А вы кто — Карл Маркс?

— Нет, слава богу.

— Тогда можно пока — Женя?

— Можно. — Герман натянул ей на спину футболку.

Евгения перевернулась и благодарными глазами смотрела на Ежика. От греха подальше Герман пересел на стул и потупился. Теперь на его лице она ничего не прочтет. А прочесть можно было многое. Что массаж, как и ей, ему нравится и что он не прочь перейти к более тесным взаимоотношениям. И еще он скрывал неловкость: от того, что пришлось швырять ее на маты, дергать за руки, рявкать: вставай! Самое неловкое заключалось в том, что вся эта самооборона, которой он ее учил, была чистейшим блефом. Он просто не знал, как подступиться к женщине, которая вместо любовных романов читает Канта. Еще со времен букинистического магазина, когда она показала ему «Критику чистого разума», он никак не мог опомниться. Как за ней ухаживать? Не приглашать же ее в кино! Она удивленно спросит:

— В кино? А что вы хотите мне предложить?

У нее дома он видел лишь несколько кассет, в основном это были мультфильмы, как он понял, для падчерицы, и только одна была с классической лентой: «Кабинет доктора Калигари». Даже если в «Иллюзионе» идет этот «Кабинет», то целоваться на последнем ряду под «сумрачный германский гений» будет как-то неловко.

А если в театр? Допустим, он скажет:

— Женя, у меня случайно два билета в «Современник».

— А что там?

— Шоу. «Пигмалион».

— Вы знаете, Герман, признаюсь откровенно: Шоу я люблю, но не нуждаюсь в посредниках. Поэтому предпочитаю его читать. — И добавит: — На английском, а не смотреть режиссерскую интерпретацию.

Прокрутив все в уме, Герман вздохнул и поднялся со стула:

— Да, — сказал он, — впереди у нас, Женя, тяжелые дни. Отдыхайте.

Весь этот день Евгения провела в лежачем положении. Иногда забывалась, как будто спала, но тут же вздрагивала, открывала глаза — и вроде бы не спала.

«Надо встать, приготовить обед», — уговаривала она себя и опять забывалась. Ей казалось, что она уже спустилась, стоит у плиты, на плите большая кастрюля, в ней булькает суп, а она открывает какие-то баночки и что-то туда добавляет. А баночки носит Лентяй в зубах — прямо из магазина. Но это же невероятно! Она опять спит!

Вдруг внизу под ней раздался грохот. Она окончательно проснулась. Опять глухой удар, даже кровать тряхнуло, потом резкий выкрик, еще удар — деревянный дом заходил ходуном.

Евгения испугалась: первая мысль — их нашел Соколов, а она еще не умеет драться! Скорей вставай! — заставляла она себя, опуская ноги и нащупывая тапочки, набросила халат и на цыпочках спустилась вниз.

На кухне спокойно лежал Лентяй. Грохот доносился из комнаты с матами. Она подкралась к двери и приоткрыла щелочку.

Герман с Антоном кидали друг друга на маты, катались по ним, расходились и снова сходились, с гортанным криком бросаясь навстречу. Борьба шла с переменным успехом: то Герман одерживал верх, то Антон. Когда Герман падал на Антона и прижимал его к полу, то Антон стучал рукой по матам и Герман его отпускал. Опять вскакивали и прыгали на месте, как мячики.

«Это у них тренировка», — облегченно вздохнула Евгения, возвращаясь на кухню.

Но это была отнюдь не тренировка. Это Герман снимал стресс. Не успел бедный Антон приехать, как Герман затащил его в спортзал и стал швырять по углам. А вы как думали? Если мужчина укладывает женщину на пол, усаживается сверху, а дальше ничего интересного не происходит — то вот вам и стресс! Хорошо, подвернулся под руку Антон. А то бы дрова рубить пришлось. А где здесь дрова? Один деревянный дом и отопление в нем — центральное.

И все же Евгения была не настолько бесчувственна, чтобы этого не понять. Виновата во всем она. А если теперь он Ежика покалечит? Вон какой Антон здоровый: пятьдесят шестой размер не лезет. А Ежик маленький — метр восемьдесят пять, и смокинг максимум пятидесятого размера. Евгения, еще когда подсматривала за ними, отметила, что если Ежик бросает Антона на маты, то ей все равно, а вот когда наоборот, у нее замирает сердце. «Вот такие пироги, Евгения Юрьевна», — думала Евгения, засовывая в духовку противень с капустным пирогом.

Мужчины вышли из спортзала на запах выпечки. Лентяй, который лежал и млел, встал и потянулся: наконец-таки кончили! Сейчас будем ужинать.