Не все мы умрем

Евгения еще раз перевела лупу на кладбищенскую фотографию. Из-за могилы Олега Юрьевича Соколова был виден угол литой чугунной беседки. Где-то она эту беседку видела? Ну конечно, на том же Калитниковском кладбище, где похоронены дед Евгении, ее бабка и мать. А чугунная беседка высится над усыпальницей какого-то купца.

Евгения убрала архив в сейф, оставив себе только фотографию с могилой и связку ключей Мокрухтина.

И поехала на Калитниковское кладбище.

Какие чувства испытывает человек, когда он входит на кладбище? Прежде всего — настороженность. Тут еще и вороны каркают, своеобразные кладбищенские кукушки. Каркнет она вам пару раз, и настороженность сменяется подавленностью. Черт ее знает, что она этим карканьем хочет сказать. А дальше все зависит от того, зачем вы туда попали, и чувства мелькают самые разнообразные: от горечи, если вы недавно похоронили близких, до любопытства, если у вас там никого нет. Если бы не было любопытства, не было бы и экскурсий, не так ли? А любопытных много. Одним интересны известные имена — как они здесь устроились? — и соответствует ли нынешнее их положение прижизненному? Другим интересно общее устроение загробного царства: так ли там все, как в жизни?

Да, все так, по образу и подобию. Кладбище — это тоже город, но в нем прописаны не люди, а их души. Каждая душа числится по своему адресу: участок, линия, могила. Или: колумбарий, секция, ниша. Но разве это не похоже: улица, дом, квартира? Согласитесь, похоже.

Вот Евгения и ехала по такому адресу: Калитниковское кладбище, участок № 12, линия № 24, могила № 7.

Машину она оставила у ворот, у входа купила цветы, раздала монетки нищим, прошла под аркой, сбоку от которой стояла церквуха, за ней начинались памятники.

У самой стены церкви ее встречал покосившийся камень. Могила давно уже сровнялась с землей, но надпись на камне прочесть было можно:

Тише! Здесь царство покоя.
Тайна здесь вечная.
Спят.

Прямо против него через центральную аллею стоял другой памятник, который как бы вторил первому:

Страшно, Хаим!

И с этим утверждением нельзя было не согласиться.

А подходя к следующему мраморному монументу, она всегда замедляла шаг. Замедлила и на этот раз. К ней обращались с того света:

Прохожий! Бодрыми шагами
И я бродил здесь меж гробами,
Читая надписи вокруг,
Как ты мою теперь читаешь.
Намек ты этот понимаешь?

Самое серьезное отношение к смерти — это несерьезное к ней отношение.

Чуть дальше была еще одна любимая Евгенией надпись. Ей слышался дребезжащий старушечий голос из прошлого века:

Говорила тебе я:
Ты не ешь грибы, Илья!
Не послушался меня,
Так пеняй же на себя!

Такое восприятие жизни и смерти ей нравилось больше, чем меланхолическое обещание на плите:

Там встретимся.

Так шла она к своим близким. Была у них совсем недавно, на Девятое мая. И ограду покрасила, и могилы прибрала, и цветы посадила — анютины глазки. Ходить на День Победы внучку приучила бабушка; ее муж, дед Евгении, прошел всю войну, вернулся живым и невредимым, но вскоре после рождения дочери умер. И внучка деда знала только по фотографии.

Евгения рассыпала по могилам цветы, посидела на лавочке, вспомнила мать, бабку. Все трое молча смотрели на нее с овальных портретов, а она слышала обрывки их разговоров:

— Женя, ты сделала уроки?

— Да, бабушка.

— Тогда пойдем собирать желуди.

Ведя девочку за ручку, бабушка рассказывала ей, как во время войны варили желудевый кофе, и ребенку страстно хотелось попробовать его вкус. Они собрали желуди, высушили их в духовке, размололи в старинной ручной кофемолке и пили горький напиток войны, но ей он казался необыкновенно вкусным. А бабушка пила и приговаривала:

— Ты без меня будешь скучать, но я останусь с тобой как твой ангел-хранитель.

Евгения оглянулась по сторонам и, так как вокруг никого не было, вслух попросила:

— Храни меня.

Встала и решительно пошла на участок Мокрухтина.

Это был старый, почти заброшенный угол кладбища рядом с кирпичной стеной. В стене был колумбарий с нишами, в нишах за плексигласовыми дверцами стояли фаянсовые урны с прахом.

Могила матери Мокрухтина была исключением из общего запустения, царившего вокруг. Рядом захоронения конца прошлого — начала нынешнего века. Родственные связи оборваны, и редко кто посещает этот угол. Неспроста купил Мокрухтин здесь место. В ограде была только одна могила матери, место рядом было свободно.

«Вот куда я его отослала», — подумала Евгения и почувствовала удовлетворение. Странно? Странно. Но Мокрухтин в кошмарных снах к ней не приходил, как будто удовлетворен был и он, удовлетворен после смерти, получив ответ на вопрос — за что? — и приняв приговор как единственно возможный.