«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века

Разумеется, все эти сведения, основанные на показаниях, слухах и доносах, не могут быть признанными безусловно достоверными. Но для 1880-х годов имеется официальная статистика поступления фальшивых кредитных билетов в Государственный банк и кассы Казначейства, которой можно доверять. В марте 1880 года банк отчитался перед министром финансов: «Всего же поступило фальшивых кредитных билетов, со времени появления в обращении, прежнего образца сто шестьдесят пять тысяч сто сорок пять листов на два миллиона пятнадцать тысяч четыреста восемьдесят пять рублей, и нового образца семьдесят три тысячи пятьсот шестьдесят два листа на шестьсот девять тысяч сто девять рублей»[104]. К 1880 году фальшивые кредитные билеты «прежнего образца» (образца 1843 года) практически перестали поступать в банк. За год было зафиксировано поступление лишь 80 листов различного номинала, тогда как фальшивые билеты «нового образца» (1866 года) поступили в количестве 16 922 листа. С 1881 года подделки билетов образца 1843 года в банковских отчетах не упоминаются. Зато в 1882 году появляются сведения о фальшивых 25-рублевых кредитках образца 1876 года. В отчете за октябрь 1887 года показано: «Всего же поступило фальшивых билетов, со времени появления их в обращении, сто сорок две тысячи сорок два листа на сумму один миллион сто восемнадцать тысяч четыреста тридцать рублей и образца 1876 года, билетов двадцати пяти рублевого достоинства, десять тысяч сто сорок девять листов на двести пятьдесят три тысячи семьсот двадцать пять рублей»[105]. Итого с 1843 года за сорок пять лет в Государственный банк поступило без малого четыре миллиона фальшивых рублей.

Конечно, далеко не все фальшивки попадали в руки государственных банковских служащих. Определенно, некоторое их количество аккумулировалось в кассах частных банков и ссудных кассах, в меняльных лавках, оставалось на руках населения, уходило за границу и т. д. В июле 1883 года прокурор седлецкого окружного суда писал Е. С. Головину: «В 1880 году до суда доходило 17 случаев отобрания от разных лиц фальшивых ассигнаций 3-х, 10-ти и 25-ти рублевого достоинства, в 1881 году количество это возросло до 55 случаев, в 1882 году до 37 случаев, причем означенными цифрами далеко не исчерпывалась деятельность сбытчиков, так как известные случаи обнаружения составляют десятую часть всех вообще случаев сбыта, о большинстве которых вовсе не доводится до сведения прокурорского надзора»[106]. Количество этих неучтенных подделок не поддается подсчету. Оперируя же доступными цифрами, можно прийти к следующим выводам. По отчету Государственного банка о выпуске кредитных билетов «весь выпуск их на 1 янв<аря> 1877 г<ода>. определялся в 735 222 025 р<ублей>»[107]. По случаю русско-турецкой войны 1877–1878 годов была предпринята эмиссия еще на сумму более 400 000 000 рублей[108]. 1 января 1881 года Александр III в целях оздоровления денежной системы именным указом повелел министру финансов «не прибегая к дальнейшим выпускам кредитных билетов, с тем, чтобы количество выпущенных уже кредитных билетов было сокращено по мере возможности <…> Уничтожать кредитные билеты по мере накопления их в кассах Банка и по соображению с потребностью в денежном обращении»[109]. Но существенного сокращения денежной массы добиться так и не удалось. К 1 января 1896 года сумма находящихся в обращении билетов составляла 1 миллиард 210 миллионов рублей[110]. Таким образом, в последней четверти XIX века доля фальшивых кредитных билетов от общей денежной массы составляла не менее 0,3 %.

Фальшивки в денежном обращении России отличались разнообразностью видов («родов подделки» по классификации Экспедиции заготовления государственных бумаг). Это также создавало определенную проблему для российских властей. В ноябре 1882 года генеральный консул в Данцинге барон Врангель обратился в министерство иностранных дел с предложением пропускать (хотя бы в переводе на французский язык) в актах экспертизы, которые высылаются «прусским присутственным местам по делам сбытчиков и заготовителей наших поддельных кредитных знаков», указание на номер подделки, «и таким образом не знакомить заграничную публику с процветанием преступной подделки нашего денежного знака». Барон писал: «В актах этих всегда упоминается № рода подделки, который возрос до такой почтенной цифры (№ 103), что чтение этих актов на суде производит крайне грустное впечатление на присутствующих и только увеличивает недоверие заграничной публики к нашим кредитным бумагам»[111].