«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века

В 1827 году в Тобольский губернский суд поступило дело «о найденных в Боровлянском винокуренном заводе у казенно-рабочих инструментах и материалах, принадлежащих к деланию фальшивых ассигнаций, золотой и серебряной монеты»[197]. Поводившие ревизию Западной Сибири сенаторы Б. А. Куракин и В. К. Безродный в ноябре 1827 года писали Е. Ф. Канкрину, что «находящиеся в Тобольской губернии на винокуренных заводах преступники возобновляют делание фальшивых ассигнаций и монеты, имея легкое удобство сбывать оные на Ирбитской ярмарке во множественном народном стечении»[198]. Об этом же они писали губернатору Западной Сибири И. А. Вельяминову: «Работа фальшивых ассигнаций сильно укоренилась и в большом ходу производится каторжными осужденными и наказанными за то же преступление, также посельщиками и даже крестьянами, употребляемые ими к сему ремесла просты и незатруднительны; сбыт легок и особенно удобен в здешнем крае по простоте поселян»[199]. Подобные сообщения были отправлены тобольскому гражданскому губернатору Д. Н. Бантыш-Каменскому и в Сенат[200].

Столичные ревизоры настойчиво рекомендовали отправить заключенных фальшивомонетчиков, находящихся на местных казенных заводах, в Восточную Сибирь, подальше от внутренних губерний России, поскольку «размещение сего рода преступников: одних у самых границ Сибири с стороны внутренних наших губерний, а других хотя и не на границе, но не в дальнем расстоянии, само по себе небезопасно с той стороны, чтобы зловредное для государства ремесло вновь не возникло»[201]. В качестве примера укоренившегося в местах каторжных поселений «злодейства» Куракин и Безродный упоминали дело каторжного рабочего Боготольского винокуренного завода Феофанова, «который, быв и прежде сужден, и наказан за делание фальшивых ассигнаций, вновь занимался сим злодейством и приготовлено ассигнаций, как можно судить, по его словам, не менее 40 т<ысяч> рублей»[202].

Существенное значение в организации преступного промысла на казенных заводах имело участие в нем местных жителей. Тот же Феофанов, как докладывали ревизоры в Сенат, «мог свободно производить делание фальшивых ассигнаций с участием заводских рабочих в промене ассигнаций, в знании и укрывательстве преступления»[203]. В другом рапорте говорилось об открытии фабрики фальшивых ассигнаций в Омской губернии: «Найдено убежище или гнездо злодеев, орудия к оному, участвующие крестьяне трех деревень Бошевой, Шубиной и Литвиновой, и главнейший мастер из беглых каторжных Ливенцов»[204]. Каторжник Ливенцов, надо отметить, проявлял удивительную настойчивость в своем преступном ремесле. «Злодей Ливенцов, — писали ревизоры в Сенат, — когда был еще поселенцем в Каинском округе, изобличился следствием в делании фальшивых ассигнаций и в выпуске их до значительного количества; по наказании кнутом сослан в Нерчинск, с дороги бежал, возвратился в Каинский округ, возобновил прежнее злодейство, опять открыт, опять наказан, послан в Нерчинск, но опять оттуда бежал и водворился не в иной, а в той же Томской губернии, где прежде упражнялся в сем ремесле и найдя участниками многих крестьян из трех деревень, занялся без помешательства своею работою»[205].

По сведениям, собранным сенаторами во время ревизии, с марта 1823 по февраль 1827 года в Сибирь были «присланы» 271 (из них 9 женщин) «осужденных и наказанных за делание фальшивых ассигнаций, и монеты»[206]. Сохранился именной список каторжников Тобольской губернии, которых отправили подальше от границ центральных губерний России в Восточную Сибирь. Большинство из них выходцы из крестьянского сословия в возрасте от 25 до 53 лет, осужденные за «делание» и распространение фальшивых монет и ассигнаций, наказанные кнутом и «с поставлением знаков» отправленные на каторгу.

Криминальный промысел в местах каторжных поселений Сибири, поразивший своим размахом сенаторов Куракина и Безродного, проник и в камеры острогов, расположенных во внутренних губерниях России.

В 1817 году арестованный мещанин А. Кричевский рассказывал следователю, как проживающая в Харькове «жена глазного лекаря Лейбы Сарра Соколовская говорила ему, что делаются ассигнации в тюрьме и она их получает следующим образом: накупит булок или ягод и завяжет в платок, что и относит в тюрьму, отдавая под видом милостыни, и в то же время выдает им хорошие ассигнации, а получает фальшивые ассигнации; делаются же они там русскими, которые давно там содержатся за фальшивые ассигнации и содержатся там очень хорошо»[207]. Еще один из фигурантов этого дела крестьянин Иван Беляев, содержавшийся в харьковском остроге, утверждал, что видел, как арестант Кречетов «сам делал ассигнации и у него он видел инструменты и видел, когда он пробовал их делать»[208].