Не вся la vie

Тетя Зина имела в виду рис в пакетиках, быстрого приготовления, который считала отравой.

– А на завтрак чем их кормить? – спросила я.

– Пельмени отварить, борщ есть, – сказала тетя Зина.

– Они не будут пельмени на завтрак. Давайте молочный суп.

– Это шо?

– Вермишель с молоком. Сладкая.

– Ой, да возьми вермишель, вон в кастрюле, и молоком залей.

Меню мы с тетей Зиной обсуждали страстно, до обид и кидания половников.

– Теть Зин, вы рыбу, пожалуйста, не перчите и солите чуть-чуть, – просила я.

Тетя Зина по моей просьбе приготовила рыбу в кляре. Таки в кляре. Не прогрызешься. Солонущую и острую.

– Ой, ну если тебе нравится говорить, говори. Вера десять раз сказала, еще ты, – обиделась тетя Зина. – Все, ухожу от вас. Не могу больше.

– Теть Зин, может, им вареников налепить? – лихорадочно соображала я. Дети вправду ходили полуголодные. Тетю Зину было не переломить. Даже макароны она делала по-своему, как вкуснее. Переваренные, слипшиеся, с пахучим местным сыром. Я пыталась сказать детям, что это такой неизвестный вид «Пармезана», но они не поверили. Повариха упорно нажаривала сковородки цветной капусты и кабачков. Битва была – кто кого. Или тетя Зина сварит рис «в пластмасске», или дети начнут есть то, что дают. Дети не сдавались, тетя Зина тоже.

– С чем вареники-то? – спросила она.

– С клубникой или черешней, – предложила я.

– Глупости, вареники с вишней надо делать. Кто делает с клубникой?

– В Москве продаются.

– Вот и кушайте их в своей Москве, а я не буду делать с клубникой. Надо ж такое придумать – вареники с клубникой… – еще долго возмущалась тетя Зина.

– А блины? – сделала я еще одну попытку.

– С чем?

– Просто. Блины.

– Ладно.

Тетя Зина напекла просто блинов и фаршированных – с картошкой и луком и с творогом. Дети дрались за тарелку с простыми, которых было меньше. Хватило всем по две штуки. Тонюсеньких.

– Варенье есть, – сказала тетя Зина, – и сметанка.

– А сгущенки нет?

– Нет.

В затянувшемся на три дня бою между тетей Зиной и детьми решили объявить ничью. Победила дружба, так сказать.

Тетя Зина пекла просто блины и поливала их сгущенкой. А дети согласились есть «красный суп» – они так борщ называли. Тетя Зина скрепя сердце даже лук стала варить целой луковицей и вылавливать его из кастрюли. А когда оголодавшие дети съели ее отбивные, повариха их простила окончательно.

Еда при этом измерялась тазами – тазик клубники, тазик черешни. Бадья макарон, ведро картошки. Но если что-то заканчивалось, то виноват был Ваня. Ваня доел клубнику, Ваня съел последнюю ложку гречки. А кто самый толстый? Ваня. При этом он не ел то, что ели все, и был единственным, над кем тряслась повар.

– Дети, что вы хотите на завтрак? – спрашивала добрая женщина.

– Чипсы.

– Ванечка, а ты что хочешь, детка?

– Драники, – тихо говорил Ваня, и повариха сжимала его в страстных объятиях.

– Дети, какой суп на обед сварить?

– Фу, гадость, не надо суп, – кричали дети.

– Гороховый, – говорил Ваня.

У Веры насчет еды была другая присказка: «Кусок съел – уже не умрет». Я каждый раз закатывала глаза…

*

Утром подъем в семь утра. В полвосьмого кросс до кортов и тренировка. Потом завтрак. Бежим. Скорее, идем быстрым шагом. Все ноют. Идут и ноют. Особенно мальчики. Я шла в конце с отстающими. Особенно ныл десятилетний Сева. Ему плохо, нога болит, зачем это надо, хочет есть, холодно, жарко, далеко, не выспался, Ваня – дурак, Мачо достал. Мне его было жалко. Я взяла его рюкзак. К середине пути на мне висели три рюкзака, две ракетки. Шла, загнанная как лошадь, таща за руки Васю и его семилетнюю подружку Дашу.

С Дашей удобно. Если Васи нет, надо спросить у Даши, где он. Если Вася плачет, Даша подробно расскажет, что Вася наклеил на руку татуировку из жвачки, а старшие мальчики сказали, что это ненастоящая татуировка. Вася сказал, что настоящая, а мальчики сказали, что нет. Вася врезал то ли Жоре, то ли Севе кулаком в нос, то ли Жора, то ли Сева заломил Васе руку за спину и так далее.

Именно Даша объяснила Васе, чем девочки отличаются от мальчиков. Я говорила Васе, что он уже большой и нужно хотя бы надевать трусы, а не бегать голым. Долго мучились с переодеванием.

– Вася, не заходи ко мне в комнату, я переодеваюсь, – говорила я ему в Москве.

– А что ты переодеваешь? – спрашивал Вася и ломился в дверь. При этом никакого интереса к вопросу разницы полов он не проявлял. Его заботило только одно – почему у людей есть пупок. И у всех ли есть пупок. Он даже на футболках рисовал фломастером себе пупок. Наверное, это что-то значит с точки зрения психологии, но я не знаю, что именно. Зато я знаю, что фломастер с футболки лучше всего выводится не «Ванишем», а туалетным «Доместосом». Я вывела много пупков «Доместосом».

– Мне нужно переодеться, – сказала мне Даша на пляже.

– Переодевайся, – ответила я.

– Подержи полотенце, – велела Даша, – только не подсматривай. И держи так, чтобы Вася не видел.

Держу полотенце. Даша надевает купальник.

– Дашенька, жарко, давай ты в трусиках побегаешь, – предлагаю я.

– Ты что? Меня Вася с Лешей увидят.

Остальные шесть мальчиков Дашу не волновали.