Не вычеркивай меня из списка…

– Ну и наглец же ты! – отозвался мастер, не оборачиваясь и не поднимая головы от диковинной штуковины, похожей на микроскоп. – У меня нет на тебя ни минуты, а учение это долгое. Если хочешь, за мелкую работу и беготню по лавкам и клиентам… ну, и за уборку дома (он поднял палец, и дед сообразил, что речь о втором этаже, где проживала семья часовщика) я позволю тебе иногда стоять у меня за спиной и смотреть, что я делаю. Если будет настроение, попутно расскажу, зачем и для чего. Не будет – сам разбирайся…

И дед согласился; не знаю уж – с восторгом или без оного, вынужденно, чтобы не возвращаться под извозчичий кнут отца, или действительно захотелось овладеть ремеслом, но он согласился и остался там учиться (понемногу) и горбатиться на часовщика и его семью (помногу).

Все эти сведения о моём незнакомом деде поступали от бабушки Гитл, матери моего отца, особы такого дикого нрава, что я пока даже не пробовала приступить к разбору этого тяжёлого случая, а я опытный разбиратель завалов, и я не из пугливых. Однако за неимением других осведомителей приходится верить покойной бабке Гитл на слово. Как бы там ни было, дед овладел ремеслом часовщика, всю жизнь зарабатывал им на семью, и все трое его сыновей, включая младшего, моего отца, прекрасно разбирались в часовых механизмах. (Я и сейчас тоскую, когда что-то случается с моими наручными часами. Был бы жив отец, я бы горя не знала…)

Но вот откуда у деда взялась скрипка (о, струны в моей семье! исток счастливых драм, профессиональных амбиций и глубоких душевных потрясений) – ей-богу, этого не знаю. Но дед играл на скрипке. И хорошо играл! И свой абсолютный слух и влюблённость в музыку передал моему отцу, а уж тот позаботился закатать обеих дочерей в мучительный кокон этой своей высокой любви. Особенно досталось младшей. Мою сестру Веру с пяти лет обрекли на скрипичную судьбу. Впрочем, обо всём этом я уже тоже писала…

Кроме того, дед был шахматистом, чемпионом Харькова. Между обучением у часового мастера и шахматной короной городского чемпиона зияет передо мной огромная временная дыра в дедовой биографии. И сейчас уже бесполезно разыскивать, можно только восстановить, вернее, придумать, что гораздо ближе к моей профессии, – каким образом дед попал в Харьков и вообще в Россию и как познакомился с бабкой (она говорила: он пришёл со скрипочкой под мышкой и был беден как церковная мышь). Откуда же он пришёл? С войны, уверяет бабка. Она подобрала его с войны, как подбирают пьяного с тротуара.