Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Ч-что? – Бекшеев отряхнулся. – Такое чувство… не знаю… Как будто я запрещенки хлебнул.

– Ее самой, – успокоила я. – Молчун ненавидел писанину. У него артрит. Руки. Пальцы плохо слушались. А ты говорил, письма.

Или не то что-то с письмами? Почерк ведь должны были сверить сразу. Хотя его подделать недолго. Или изменить при желании.

– Напечатанные. На машинке. – Бекшеев потряс головой. – Бежать хочется… или еще что. Оно всегда так?

– Первая волна.

– И надолго?

– От трех часов и выше. Во многом зависит от дозы. И силы. И…

На машинке.

Письма.

Перчатки. Молчун их не снимал. Разные. Иногда – с обрезанными пальцами, но так, что выглядывали лишь кончики. Синюшные ногти, темные подушечки. Но со спицами он управлялся ловко.

И с винтовкой.

С машинкой печатной? Тоже управился бы. Да и с письмом. Ненависть ненавистью, но, если нужно, сделал бы.

– Идем? – Я посмотрела наверх.

Бесполезно.

Я… не чую. Да и Молчун достаточно опытен, чтобы зайти против ветра. У него своя охота. Тихая. Скрытная. С лежками, которые он наверняка присмотрел заранее.

– К хутору? – Бекшеев стянул пальто и пояснил: – Мокрое. Тяжелое. Мешает.

А замерзнуть в ближайшее время ему не грозит. Правда, потом отходняк словит, но тут уж дожить бы до светлого этого момента.

И мы пошли.

Что сказать.

Лес. Мокрый. Зимний. Пропитанный сыростью. Накопивший ее под подушками мхов. Укрывший этими коврами что ямины, что камни, что корни.

Но идем.

Я чувствую направление. И запахи. Бекшеева. У него хороший. Не раздражает. Девочки. Мокрая шерсть и кровь. Осколком поранило, но рана почти затянулась.

Псина.

Кора. Камень. Дым. Дым вплетается в ковер ароматов, вытесняя прочие, сугубо лесные запахи. И я замедляю ход. Бекшеев сам подстраивается.

Дышит он ровно. И хромать почти перестал. Оно, конечно, временно, как бы потом вовсе не помер… Потом – будет потом.

– Что? – Он тоже щурится и всматривается в темноту, которая с каждой минутой все кромешней.

Ночь ныне самая что ни на есть подходящая для охоты.

Для моей охоты.

А вот Молчуну придется тяжко. Небо затянуто тучами, ни луны, ни даже звезд. Да и лес тут хороший, густой. Но дальше начинается открытое пространство. И там бы я устроила лежку.

Хутор – вот он, как на ладони.

Дома.

Сарай, с которого стащили упавшее дерево. Двор. Пара машин. Надо же, незнакомые… Те самые рыбаки, которым была обещана Янка?

Дымок.

Мужик вышел на крыльцо. Следом еще один. Этого я узнала. Яжинский. Что-то говорит, но не расслышать, что именно.

Неважно. Молчун к людям не сунется. А вот где-то рядом… Взгляд мой скользил по опушке леса. Высоких деревьев хватает, а разглядеть…

Нет, мы иначе.

Я мысленно окликнула Девочку.

Полукругом, сарай в центре. С той стороны – берег, туда бы Янка не сунулась.

– Что она делает? – поинтересовался Бекшеев шепотом, будто услышать его могли.

Дождь усилился, и теперь вода размывала не только картинку, но и звуки.

– Тут, – я продавила носком землю, – сарай. Она пойдет полукругом, держа в центре. Куда бы Янка ни двинулась, полукруг пересечет линию следа.

Если там остался след.

Это наша единственная надежда.

– И нам нет нужды выходить на открытое пространство, – заключил Бекшеев.

Зубы его мелко стучали, да и сам он трясся, хотя холода явно не замечал. Уцелеем, его матушка с меня шкуру спустит.

Или нет.

– Именно. – Я все же принюхивалась, пытаясь уловить среди дыма ту самую навязчивую нотку апельсина.

Не получалось, да и не могло получиться, но хоть какая-то иллюзия действия.

Я услышала зов Девочки – вот же умница, – когда почти уже решилась выйти к сараю.

След.

Был след.

– За мной, – сказала Бекшееву.

И возражать он не стал.

Правильно.

Не знаю я этих рыбаков. И машины у них уж больно хорошие, да сразу две. И сами они… не внушают доверия.

Совершенно.

Мы опять шли. И в какой-то момент начало казаться, что… что это снова охота. Та, которая с тающим следом. С чужим магом, что петляет, норовя стряхнуть с хвоста.

С кровью.

С…

С Одинцовым, чтоб его, готовым всегда поделиться силой. Да и прикрыть при нужде. Но Одинцов там, на Большой земле. А я тут.

Иду вот.

Девочка стояла, чуть покачивая толстым волчьим хвостом. Она тоненько взвизгнула и ткнулась носом в землю. Опустившись на корточки, и я понюхала.

Ничего.

Влажная земля. Мох… Даже нельзя сказать, шел тут кто-то. Но я ей верю.

– Веди. – Я обняла ее. – И осторожно…

На месте Молчуна я бы уже сменила позицию. Ясно же, что дальше у хутора ждать бессмысленно. А стало быть, нужно искать другое место.

Такое, мимо которого мы точно не сунемся.

Где?

Да там, где он встретил Янку.

– З-знаете… то есть знаешь, я… Я вот начинаю думать, что все-таки действительно оторван от реальной жизни. – Бекшеев не задыхался. Да и кровь моя его подстегивала. Трясло его, скорее, от переизбытка энергии. – Это… всегда вот так? Охота?

– Часто, – ответила, пытаясь не упустить Девочку.

Идти недалеко.

Это ж Дальний. Тут все недалеко.

– Иногда дождя нет.

– Х-хорошо тогда.

– Помолчи, – попросила, и Бекшеев послушно заткнулся.

Толковый. И не трус. Не подлец вроде бы. Это уже много. Еще упертый. Настолько, что не побоялся, что ненормальным объявят.

А вот теперь запах и я ощутила.

Апельсинов.