Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Одно другому не противоречит.

По лицу скользнула мокрая ветка. И сверху посыпалось, да так, что Бекшеев голову в плечи вжал.

– Надо… возвращаться… вызывать подкрепление. Собирать… людей… оцеплять остров.

– И прочесывать, – согласилась Зима. – Только тогда мы живых не найдем.

– Он…

– Янка. Софья… Княжич, но если он, то ладно. Ниночка… беременная, между прочим. Медведь… не уверена, что он жив. Да и на кой ему? Хотя…

Лес темен. Здесь голые ветви переплелись, укрылись сосновыми колючими лапами. Сумрак сочится, разбавляя эту предвечную тьму.

Дышать тяжело.

И сердце срывается. Идти… Ноги скользят. По листве ли, по мху, по влажной почве. И корни норовят зацепиться за ноги.

Бекшеев идет.

Сам толком не понимает куда.

– Дар… Софья одаренная точно. Ниночка? Медведь ради нее не то что кровь, сердце из груди вырежет. А он сильный… куда сильнее тех женщин. Если еще и накачать? Да… княжич, к слову, тоже одаренный.

Она практически тащит Бекшеева за собой.

– Оставь. – Он все-таки опять споткнулся, за что было стыдно. – Ты… сможешь до него добраться?

– Попытаюсь.

– Хорошо. Оставь. Иди… И я как-нибудь. Дойду. До города… подниму тревогу.

Зима присела рядом и, заглянув в глаза, сказала:

– Так легко ты от меня не отделаешься.

И рядом тихо захихикала Девочка.

А говорят, звери на самом деле не разумны. Говорят… Чего только о них не говорят.

Глава 36. Восьмерка мечей

«Выбирая рыбу, прежде всего обратите внимание на глаза ее и жабры. Глаза свежей рыбы будут ясными, с легким блеском. Жабры – бледно-розового оттенка. Чешуя лоснящаяся, хотя для того некоторые недобросовестные торговцы смазывают ее маслом…»

«Советы по домоводству»

Толковое предложение, если подумать.

Лес… конечно, ночь скоро, но крупных зверей на Дальнем нет, так что не сожрут. Если на дорогу выйдет, то и до города доберется.

А мне он лишь помеха.

Шумный. И медлительный.

И слабый, да… телом слабый. Вон, чуть прошелся, а уже задыхается, да руку держит так, что ясно – болит. То ли рука, то ли ребра. О землю его хорошенько приложило. Грешным делом, я подумала, что Бекшеев вовсе не встанет.

А он ничего вот.

Встал.

И сумел отойти… повезло. Молчун или сразу убрался, или… или сразу после выстрела? А подорвались мы на мине. Хотя, конечно, рисково мину на дороге ставить, мало ли, кто по ней пройти мог.

Или ему уже плевать?

Хреново, если так.

– Нам надо добраться до хутора Яжинских. Там Девочка попробует след взять… И по нему дойдем до тайника Янки. Ну и дальше поймем, куда ее утащили.

Кивок.

И дышать Бекшеев стал ровнее. А если…

– Слушай, – мысль была бредовой, под стать ситуации, – а ты когда-нибудь кровь пил?

– Что… нет.

– Довольно противно, но прими это как лекарство.

– Ты… не серьезно!

Еще как серьезно.

– Это своего рода… стимулятор. Хороший. Очень хороший. Ты ж сам говорил, что ему сила нужна. Вот и попробуешь, каково это. – Не понимает. – Ты дойдешь. А там, у Яжинских, тебя оставлю. Или не оставлю.

Яжинскому я теперь не слишком верю. Хотя Мишка… Мишка – это Мишка, зато понятно, почему он так таился. И бежать хотел.

Может, даже без Софьи Сомовой побежал бы, правда чуть позже.

– И… много надо?

– Чем больше, тем лучше, но пока пары глотков хватит.

– И как это… происходит?

В обморок не падает. И в отказ не идет, что уже хорошо.

– Обыкновенно. Я вскрою запястье, ты сделаешь пару глотков. Можно, конечно, от Девочки, но человеческая лучше воспринимается. Только… если почувствуешь, что выворачивает, скажи.

Не вывернуло.

Странно это. Старая сосна, ствол которой потрескался, и в трещинах выступили янтарные слезы живицы. И казалось, что сама она оделась в кольчугу с этой вот остро пахнущей корой. Бекшеев, что стоял, к стволу прислонившись.

Я.

Кровь.

Это не больно. Почти. У измененных и ощущения меняются. Он старался пить осторожно, не проливая ни капли. И… и это уже много.

Одинцова, помнится, в первый раз все-таки вырвало. А Бекшеев справился.

– Хватит. – Он перехватил мне руку платком, пусть грязным и мокрым, как сам Бекшеев, но этот его жест умилил до крайности.

Раны на нас затягиваются быстро.

И платок не особо нужен. Но почему бы и нет.

Вернуться…

И вправду поднять тревогу. Найти тех, кто спускался… ладно, хоть когда-то спускался, лет двадцать или тридцать назад. Блокировать берег. Подать сигнал на землю, чтобы перехватывали лодки.

Устроить охоту по всем правилам.

Но…

Время.

Они не доживут.

А я себе не прощу этой потери. Я уже не знаю, как… столько лет ведь рядом. Бок о бок. И я должна была бы заметить. Почуять. Хоть что-то.

А я?

Молчун, высокий и молчаливый, под стать кличке, вечно горбился, словно стараясь стать меньше. Ступал тихо, но этим и не отличался от прочих. Он носил вязаный свитер, Лютиком связанный из остатков пряжи, а потому весь какой-то рябой. Молчун стригся коротко.

И ненавидел писать.

– Погоди. – Я замерла. – Это не может быть он.