Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Шею сломали. Она была хорошей женщиной. Болтливой только. Сплетничать тоже любила. А еще вязала салфетки. И тащила их сюда. Для красоты. У нее племянница имелась, которая Софье помогала. И семья. Кажется. Но о ней я ничего не знаю. Она столько лет здесь работает, а я о ней ничего не знаю. Почему? – Бекшеев медленно поднялся. – Еще Янка пропала… думаю, тоже встретилась. Там. А… да… Ниночка. Медведь ради нее и ребенка на край света.

– Погоди, – Бекшеев оглядел кухню, – они ведь уехали. Сам их на паром посадил.

Поэтому никто и не подумал. Ни на Молчуна. Ни на Лютика.

Уехали?

И уехали.

Медведя Бекшеева в сон погрузила, и Ниночка о том знала. Просыпался? Да. Звонил? Наверняка. Не дозвонился? Тысяча причин.

– Твою… – Бекшеев подумал о том же.

Паром большой.

Не такой большой, правда, как ныне принято, но перестроен из старого грузового корабля. Главное, что там отдельные палубы, одна для людей и мелких грузов, а вторая – для крупногабаритных грузов. Там и машины возят, и лодки, и оборудование на фабрику. Главное, что ворота на эту палубу отдельные. И не запираются они, сколь знаю, до последнего. Оно, конечно, нарушение правил, но…

– Они вошли через пассажирскую. Предъявили билеты. Думаю, добрались до каюты. И там… он убил Лютика? Или наоборот? Включил подавитель. И вывел Ниночку нижней палубой. Никто бы не обратил внимания. Идет парочка и идет себе… если кто и узнал… может, переодел бы, чтобы не узнали.

– Думаешь…

– Кто еще? – Я отвернулась к окну.

Лужу надо вытереть, а то дерево разбухнет, и окна опять перестанут открываться. А я ненавижу духоту. Особенно летом.

– Тихоня и Сапожник? – Я дернула Девочку, которая стояла тихо-тихо, будто и не живая вовсе. – Она их видела.

– И…

– И ничего не учуяла.

А эти гребаные апельсины воняют так, что дышать тяжело.

Или это от боли.

От того, что снова не успела. Не сберегла. Не…

Бекшеев поднял карту.

Перевернул.

– Здесь написано или мне мерещится?

Покойник.

Рубашка карты темная, а потому кровь на ней почти не разглядеть.

Три.

Четыре.

Три четвертых? Или…

Не поймешь.

– Вот, – вытаскиваю из-за пазухи стопку листов, – тебе просили передать.

И он берет их. Смотрит. Перелистывает быстро. Я вот ничего не понимаю. Особенно не понимаю, как буду жить дальше, если…

– Карты… – Бекшеев прикрыл глаза. – Погоди, сейчас…

А со стороны это довольно жутко. Тонкие веки. И глазные яблоки движутся влево-вправо. Влево… На висках вспухают сосуды, выдавливая сложный узор.

Рот приоткрывается.

И… И можно уйти. В конце концов, он мне не помощник. Не боец. Его тянуть глупо… А спешить стоит. Но я вот стою. Жду…

Чего?

– Шахта, – выдыхает Бекшеев. – Третья шахта. Четвертый уровень.

Вот и чудесно.

Уже и понятно, куда идти.

– Ты вроде оружием пользоваться умеешь. Револьвер? Ружье… И надо бы нашим записку отправить.

Лучше бы вовсе дождаться. Но…

– Пусть за твоими приглядят. – Я приняла решение. – На всякий случай.

Бекшеев кивнул, вытирая закровивший нос. А у меня ни платка, ни тряпки. И…

– Кстати, княжич, похоже, и вправду исчез, – заметил он. – Я и шел-то сказать: поверенный его явился. Очень волнуется…

– Ну и хрен с ним. И с поверенным тоже.

Вот кого-кого, а княжича мне совершенно не было жаль. Предупреждали же. Места у нас дикие. И люди не лучше.

Код красный.

Прима.

Вот это и смущало. Какая из Молчуна прима-то?

Глава 35. Семерка кубков

«Создание и содержание искусственно измененных существ регламентируется Указом № 300, согласно которому лицо, контролирующее подобное создание, обязано предоставить полную и всеобъемлющую информацию о…»

«О правилах содержания модифицированных существ»

Информация.

Она во всем. И поступает постоянно. Мозг на самом деле не любит обрабатывать информацию. Он весьма ленивый орган, который предпочитает пользоваться заготовками.

А то и вовсе отсекает то, что полагает лишним.

И первое, чему учат, – использовать всю доступную информацию. Маг-аналитик не будет пренебрегать не только фактическими данными, но и вторым планом.

Просто раньше у Бекшеева не было нужды задействовать и эти способности.

Звуки.

Запахи.

Пахло апельсинами. Едва уловимый, но при том навязчивый аромат, который хотелось стереть с кожи.

Женщина.

На полу.

Поза расслаблена, даже может показаться, что она спит. И лицо спокойное. Она или знала того, кто пришел, и не боялась его, или просто не успела понять, что умирает.

Они пили кофе…

Две чашки. Та, что в мойке, и вторая, на столе.

Двое пили кофе. И чашку одного женщина забрала, а вот вторая осталась. И это как-то связано с остатками кофе, присохшими к блюдцу. На кофейной гуще гадают, кажется. Если так, то эта чашка того, кто был в доме.

Женщина повернулась… Она мыла посуду.

А он поднялся.

И протянул руку. Привычный жест. Знакомый. И пальцы сдавили позвоночник, разрывая и его, и струну спинного мозга. Смерть быстрая.