Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Нет, отец. – Этот голос знаком. Он злой, и раздражение ощущается остро. Кажется, контакт с подавителем не прошел бесследно. – Тебе придется принять и ее. И мое решение. А если ты не согласен, что ж, я могу уйти из рода.

Сапожник.

Сапожников.

Голова тяжелая, но в целом самочувствие неплохое. Куда лучше, чем могло бы быть. Сесть получилось еще вчера. Или это было не вчера? И встать.

– И мне глубоко плевать, что по этому поводу подумает тетушка императора, дядюшка императора и прочие непричастные, ясно?

Голова чуть кружится. Но Бекшеев доходит до двери.

И дверь открывает. Больничный коридор почти пуст, разве что у соседней палаты стоит пара человек характерного вида.

– Содержание? Этим ты меня хочешь упрекнуть?! Да… забирай!

Дверь распахивается.

– И дом забирай. У меня свои деньги есть, если помнишь. Бабушкой оставленные…

Бекшееву пытаются преградить путь, но Сапожник видит его и машет рукой. Заходи.

Сапожников-старший солиден, как и полагается мужчине его возраста и положения. И смотрит на сына с плохо скрытой насмешкой. И сила, запертая внутри, кипит.

– Если ты пришел меня отговаривать, – тихо произносит Сапожник, – уходи. Тебя не было столько лет… тебя никогда не было. Ты появлялся, чтобы навесить очередной долг. Перед родом. Перед родиной… И те твои песни. Служба. Гордость… Ты втянул меня в то дерьмо. Я ладно, мне было не так много лет, я не понимал, куда лезу. А ты… ты-то не мог не понимать? А теперь снова? Нет… я не хочу больше.

– Договорил?

– Почти. Да, пожалуй. И да… вздумаешь пакостить, я просто дам интервью. – Он посмотрел на отца, мягко улыбаясь. – Обширное… про то, чем я занимался. И поверь, род потом долго не отмоется. Поэтому, прошу, просто… просто не трогай, ладно?

Сапожников-старший смерил сына долгим взглядом.

– Что ж… – тихо произнес он. – Твоя мать говорила, что не нужно… давить. Возможно, я был неправ.

– Ты?

Сколько удивления.

– Я. И… тогда мне сделали предложение, которое показалось выгодным. Роду. Тебе. Карьеру… если получится. Никто не думал, что это затянется на годы… чего это будет стоить. А что до твоей жены, в самом деле, какая разница, что подумает тетка императора, если ей вообще есть до тебя дело…

Бекшеев осторожно отступил.

Кажется, обойдется и без его участия.

– И матушка твоя, и я… мы только рады будем. Мы так долго ждали, чтобы ты вернулся. Чтобы… хоть чего-то захотел. – Точно обойдется. – И нам глубоко все равно, кто она… Но этот дом и сам остров – они не лучшее место для новорожденного. Да и старшей девочке нужно образование…

В коридоре пахло лекарствами. А пустота смущала. Кажется, для них выделили отдельное крыло. Точнее, заперли всех в нем.

На время следствия.

Бекшеев пошел, опираясь на стену. Медленно. Нога, к слову, почти и не болела.

– Я требую…

Этот голос донесся со стороны лестницы.

Так и есть. Заперли. Двое бойцов в форме и старик, пытающийся прорваться.

– Что здесь происходит?

Странно задавать вопросы, кутаясь в больничный халат. Да и ноги босые. Про тапочки Бекшеев как-то и не подумал.

– Они забрали мою внучку! – Яжинский уставился немигающим взглядом. – Пусть вернут…

– Боюсь, это невозможно.

– По закону…

– По закону у девочки есть мать. Она и является опекуном.

– Эта шлюха… Мы ее… пригрели, а она… Да она никто!

– Уберите, – попросил Бекшеев, разворачиваясь.

Ему хотелось добраться до конца коридора. Может… может, и дальше выйдет.

Матушка встретилась на половине пути.

Хмыкнула.

– Вижу, тебе совсем хорошо.

– Вполне неплохо.

– Тапочки?

– Не нашел.

Она покачала головой.

– Под кроватью стояли. Иди. Тебе в третью. – И все-то она знает. – Кстати, – матушка окликнула в спину. – Я решила тут остаться. На Дальнем.

– Зачем?

– Интересные показатели. У тебя. У этого твоего… Тихого…

– Тихони.

– Именно. По всем выкладкам он должен был умереть. А он жив. И второй твой приятель тоже. И ты сам. Возможно, дело в концентрации. И если так, то здесь, в месте источника силы, в альбите, можно сделать многое… Например, поставить санаторий.

– Одного этот источник свел с ума.

– Не стоит перекладывать вину на природу. Там дело, как я поняла, в том, что изначально человек был болен душой. А целители телом занимаются. Да и никто не отменял старой истины. В капле – лекарство…

– В ложке – яд, – пробурчал Бекшеев и почесал ногу о ногу.

Пол прохладный, но до третьей палаты всего ничего.

И не отличается она от прочих.

Разве что кровать у открытого окна. И на подоконнике – ваза с цветами. На кровати человек. И второй сидит рядом.

– Спит. – Зима выпустила руку. – Знаешь, мирный такой… когда спит.

Руки у Тихони замотаны бинтами. Верхний слой кожи слез, матушка говорила, но почему-то лишь с ладоней. И на груди частично. На спине.

– Во сне восстанавливаться проще. И боли нет. – Бекшеев остановился в дверях.

Надо бы пройти.

– Это да… Когда боли нет – это хорошо.

Тихоня дышит.

Грудная клетка вздымается вверх и вниз. Ровно. Спокойно. Это хороший признак. А поверх бинтов выделяется темным пятном крест.

Странно, что матушка не забрала.