Не выпускайте чудовищ из шкафа

Только силы уходят быстро. И я, сцепив зубы, хватаюсь за эту горящую руку. Моих собственных – капля, но капля камень точит.

Еще немного.

Рядом встает Сапожник. И я чувствую его присутствие даже яснее, чем там, внизу, когда мы были связаны подавителем.

Бекшеев.

Он сам на грани, но здесь и сейчас эта грань где-то там, вверху, рядом с небом. И Янка обхватывает меня обеими руками. Ее сила вплетается в общий узор тонкой нервной нитью.

Как и Софьина.

Ниночка…

Это опасно. Но другого выхода нет. А камни так и летят с небес, щита больше нет, все силы уходят в пробой. Хорошая выйдет могила… героическая… Только хрен вам! Не сдамся! И им не позволю. Пусть внутри такое чувство, что сердце живьем вытягивают, но отдаю.

Ради них.

И… пусть хоть кто-то выживет. Хоть кто-то… Тогда будет смысл.

Тихоня упал за мгновение до того, как показалось небо.

Синее-синее.

Яркое такое.

И…

Гора в очередной раз вздрогнула. Недовольна она. По стенам побежали ручейки пыли и мелких камней. Дрожь усилилась, заставляя людей прижиматься друг к другу.

Ближе.

Черт… у меня было десять лет жизни. И на что я их, спрашивается, потратила? Ведь могла бы что-то хорошее сделать… что-то…

Шелест усиливался. Вниз полетели камни покрупнее, выставленный Сапожником на остатках сил щит держал. А потом… потом его коснулась чужая живительная сила. И откуда-то сверху донесся голос:

– Есть! Есть контакт! Есть живые…

Мать вашу.

И вправду живые… есть. Мы живые.

И мы есть.

Очнулась я в больнице. И не в нашей. На Дальнем больниц нет, а этот стерильно-белый потолок и характерный запах я ни с чем не перепутаю.

Лежу. На спине.

Дышу. Ровно. И сама, что уже радует. Тело то ли легкое, то ли наоборот, во всяком случае хотя бы ощущается. И не больно. Это тоже радует.

Охрененно.

Жива?

Я повернула голову вбок. Окошко. Судя по ракурсу, этаж второй. Виден парк какой-то. Кусты. Дерева. Дорожки. Лавочки. Люди гуляют. Медсестры в белых халатах. Благодать.

Жива…

Как?

Если повернуть голову в другую сторону, то видна палата. Небольшая, но только для меня. Тумбочка. Стол. Ваза на столе. Цветы. И гребаные апельсины в вазе. Я только запах ощутила, как поняла, что сейчас вырвет. И надо встать.

Выкинуть…

Что сказать, дури у меня всегда было много. А окна здесь хорошие, сразу открылись. Кидать апельсины в окно… В общем, уже на третьем появилась медсестричка и всплеснула руками.

– Что вы делаете?! – И сколько возмущения было в голосе.

– Ничего, – один апельсин я спрятала за спину, – сижу…

Она убежала.

А вернулась уже с Бекшеевой, которая в белом своем халате смотрелась непривычно строгой и даже грозной.

– Ненавижу апельсины, – честно сказала я ей и пригладила волосы. – Как…

– Жив.

– И?..

– Все живы.

Бекшеева протянула руки, и я со вздохом сползла с подоконника. Апельсин отправила на стол, позже выкину. И пальцы ей протянула. Чужая сила ощущалась легкою прохладой. И щекотно.

– Даже княжич?

– Даже.

– И Тихоня?

– Погрузили в кому, но прогнозы в целом неплохие. Лучше, чем были при поступлении. К слову, ему даже на пользу пошло. – Как такое может кому-то на пользу? – Он пропустил через себя мощнейший поток энергии. И не все ткани выдержали. В основном регрессии подверглись измененные клетки.

– То есть рака у него больше нет?

– Как сказать… Основная опухоль осталась, но размеры таковы, что удалить ее будет несложно. Я пригласила одного своего знакомого. Он как раз по онкологии специализируется. Ему будет интересно.

Надо же… выходит, и так бывает?

– Ниночка как?

– Вполне себе неплохо.

– А Медведь?

– Обширный инфаркт, – она чуть помрачнела, – но… ему повезло.

А то. Нам всем повезло, что там, наверху, кто-то да был.

Кто-то, сообразивший поставить щиты. И достаточно сильный, чтобы предотвратить обвал. Вытащивший нас из той дыры.

– Организм одаренного крепче, чем у обычного человека, а вы находились в среде с очень высокой концентрацией альбита и вблизи источника, поэтому и последствия не так… катастрофичны, как могли бы быть.

– И вы там были.

Я не помню, но почти уверена, что была.

– Была.

– Хорошо… Значит, будет жить?

– Будет.

И я буду.

– Со мной что?

– То же, что с остальными. Крайняя степень истощения, в любом ином случае вам бы грозило выгорание, однако сейчас вы почти в норме. Пара дней сна пошла на пользу. – Пара дней? – Думаю, дальше вам стоит побеседовать не со мной.

И вышла.

А я… я опять пригладила волосы, пожалев, что в палате нет зеркала. Знаю, кто придет. И я опять выгляжу жалко. В больничной рубашке, хоть бы халат какой дали…

Халат Одинцов притащил с собой, просторный и мягкий, такой, что стоило взять в руки, и поняла: не отдам. А заодно цветы принес.

И апельсины.

– Убери! – Я заткнула нос. – Убери это и… никогда не приноси больше!

– Что? А… извини. Пожалуйста.

Апельсины он сунул кому-то, кто стоял в коридоре. И сел на стул у кровати.

– Поговорим?

– Поговорим. – Я набросила халат.

Надо же… изменился. Лысина появилась. У его отца была, я помню по снимкам. А теперь и у него. Смешной какой.

Все одно красивый.