А если… допустим, Барский не только выпустил этого родовитого ублюдка, но и вызвался сопроводить? Скажем, на Большую землю. Он-то если и не местный, то всяко почти. И лодку отыщет, и того, кто с этой лодкой управится. Что-то сомневаюсь, чтобы княжич Гельшь-чтоб-его там самолично на весла сел. Нет, сопровождение нужно… почему не Барский?
А заодно, может, надоело ему тут?
Квартиру загадил. Семьей не обзавелся. Домом тоже, хотя мог бы. С учетом того, сколько он за десять лет на аренду потратил. Стало быть, здесь его ничего не держало. И Барский решил уйти. Не прощаясь. Забрал остатки клада, если там что-то еще оставалось – все-таки срок немалый, а в удовольствиях он себе не отказывал.
И… и может, он изначально не собирался оставаться на Дальнем?
Хотел пересидеть годик-другой, а там и третий. Все же тут и тихо, и спокойно. И народ исторически нелюбопытный. Вот и задержался слегка. Пока случай не подвернулся. И княжича спасет из коварных лап полиции, и отцу передаст, обменявши на горячую родительскую благодарность в денежном выражении. И не только… связи-то у Гельша имелись.
Он и документы, чуется, если что, новые справит.
Мог ли?
Мог.
Но вот…
Я остановилась и выбралась из машины. Вдохнула ледяной – ветра сегодня дули с моря – воздух. Так-то легче. Теперь закрыть глаза. Гардеробная. Дыра дырой, но костюмы… и шуба. Шуба, может, не слишком нужна в лодке, но стоит она тысяч десять, если по минимуму. А Барский и вправду деньги ценить умел.
В спальне на прикроватном столике шкатулка. К слову, весьма массивная, более похожая на небольшой сундук. А в ней – комплекты запонок числом семь. По дням недели. Там и с жемчугом, и с аметистами. А в малом отделении те, что для парадных случаев, вовсе сапфировые.
Булавки для галстука.
Перстней пара.
Медали… Барский бы их не бросил. Шуба ладно, хрен с ней, все-таки места занимает прилично. А вот эта вся дребедень, ее же в любой мешочек вытряхнуть можно.
И медали. Зачем их оставлять?
Тем более они-то как раз честные. Воровал, не воровал… пусть прокуратура разбирается. Или военные. А медали честь по чести, за кровь пролитую дадены. И отнять их никто права не имеет.
И оставить.
А он оставил.
Спешил? Но это дело даже не минутное. Куда быстрее справился бы. Да и отношение у Барского к медалям особое. Не только у него…
Нет, он не сам.
Капля крови на полу.
И запонка эта… махонькая, закатившаяся под стол. А масло? Зачем ему апельсиновое масло?
– Эй! – Янка вынырнула из лесочка. Ее приближение я ощутила за пару секунд до того, как она появилась. – А вы одна?
– Одна.
Девчонка сморщила носик.
– А ты тут что делаешь? – поинтересовалась я.
– Гуляю, – с вызовом ответила Янка. – Что, нельзя?
– А мать твоя знает?
– Сдадите, да?
И голову склонила к плечу. Янка… да, Янка из местных, из тех, кто про остров знает если не все, то почти все. Я вот так и не сроднилась, сколько уж лет, а все одно себя чужой ощущаю.
– Нет. – Я похлопала по машине. – Подкинуть? Домой?
– Щас… мамка опять отправит картошку перебирать. Терпеть не могу. Она прорастать начала. И гнить. Гадость! – Янка поморщилась.
– Тогда просто поговорим?
Она приближалась осторожно, бочком. Высокая. Едва ли не выше меня. Волос темный. Кожа тоже смуглая, и не понять, то ли сама по себе, то ли загар виноват.
Яркая.
И красивая.
Девушки в ее возрасте некрасивыми не бывают.
– О чем?
– О Мишке, – сказала я и вытащила из кармана мятую конфетку. – Хочешь?
– Она мятая. – Янка сморщила носик. – Сами жуйте.
Отказываться я не стала. Трансформация, даже частичная, изрядно сил забирает.
– У него была девушка.
– Вы спрашиваете?
– Скорее уж надеюсь, что ты поможешь ее отыскать.
– С чего бы?
– Скажем, с того, что он твой брат.
– Сам дурак.
– Его убили.
– Свалился!
– Убили. Падал он уже мертвым. – Конфета и вправду подтаяла, но все одно вкусная. – И я хочу найти того, кто его убил.
– Думаете, невеста?
– Стало быть, невеста?
– Ну… – Янка смутилась. – Двадцать рублей.
– Что?!
От такой наглости я дар речи потеряла.
– Тридцать, – поправилась Янка. – Нет, пятьдесят!
– А розгой по жопе?!
– Сперва догони…
И тут я не сдержалась. То ли слишком уж много раз за последние дни меняла обличья, то ли просто одно к другому. А может, те самые непроработанные травмы, которые, по уверению мозгоправа, всенепременно мне жизнь попортят, себя показали… На нервах, в общем, оно почти не больно вышло.
И быстро.
И Янка охнула, отпрянув. Даже перекрестила меня, размашисто так.
– Чур!
– След я возьму, – сказала на всякий случай. – Свежий. И бегаю быстрее человека…
Она побледнела и сглотнула.
А я… мне даже стыдно не стало. Мишка ведь, а она деньги…
– Зачем тебе пятьдесят рублей? – Я позволила твари остаться, и теперь голос звучал низко, вибрирующе.
– А есть разница? – Она держалась шагах в трех, напряженная, готовая броситься прочь.
– Мишка…