Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)

Я выбралась из машины.

- Мишка, - тихо произнес Яжинский. – Пропал.

- Давно?

- Да со вчерашнего. Пошел… послал я его. Глянуть.

Он говорил медленно. Он в целом разговорчивостью не отличался, а тут приходилось. И каждое слово вымучивал.

- Думал, зашел. Далеко. В лес. Вернется. А нет.

Вторые сутки, стало быть. И Мишку знаю. Я всех тут, на Старом Плесе, знаю. Жена Яжинского ушла еще лет десять тому, сразу после старика. Помню эту худую на грани изможденности женщину. Седые волосы её, стянутые простою лентой. И черную кофту. Черную же повязку на голове.

Сыновей у них было пятеро.

До войны.

После… Осип и Мишка.

- Искали?

- Начали. Как не пришел. Вторая ночь. Холодно. Будет ветер, - он дернул головой.

- А сюда?

- Услышал.

Кивнула. Звук тут и вправду далеко разносится. И сказала:

- Надо кого в город послать. К Медведю. Пусть людей собирает.

И совестно стало. Медведю сейчас вот только Мишки пропавшего и не хватает. Вот найду и выдеру мальца, небось, залез куда-то и… и мало ли, чего в лесу случиться может. Так-то зверья какого у нас нет. Да и людей опасных, не выживают туточки.

А вот ногу там подвернуть.

Или провалиться в старый раскоп или так какую ямину – это да, это случается.

- Не к Медведю, - сказала я, борясь с желанием навязать это дело старому другу. Он точно тогда задержится. А если Мишку сразу не найдут…

- Что так?

- Уходит Медведь. Сердце. На юга надо. В тепло.

Яжинский кивнул и сказал:

- Давно пора. Говорил.

Ну да, выходит, все знали, кроме меня. Вот же ж… скотство, скажем так.

- Новый начальник приехал. Сегодня. Маг. Но что за человек – сказать сложно. Только записку все одно послать стоит. Для порядку.

- Янка донесет, - кивнул Яжинский.

- Темно…

- С Волохом отправлю.

Собаки и у него были, пусть не такие… к счастью, что не такие, как там, на войне, а самые обыкновенные волкодавы. Умные очень. И толковые. Да и Янке уже пятнадцать почти. И места здешние она получше меня знает.

Я вытащила лист и… что писать-то?

Медведю я бы просто черканула, чтоб людей поднимал и с завтрего, посветлу, пошли бы берег прочесывать. А этому? Он же ж не просто так. Он же ж аристократ. А поиски потерявшихся - это не совсем, чтобы полиции дело. Вдруг да заупрямится?

Или еще чего запретит?

Матушке его? Целители к таким вещам серьезно относятся.

Тоже нехорошо. Получится, что и через голову и… будто он не самостоятельный.

Я вздохнула – вот всегда ненавидела эту гребаную писанину – и вывела на бумаге: «В поселении Северный Плес пропал подросток мещанского сословия Михаил Яжинский. Прошу поспособствовать в организации поисков».

Перечитала дважды.

Вроде и не совсем, чтобы казенщина, но и вежливо так…

Запечатала. И перстень приложила, скрепляя листы.

- Пусть все-таки еще к Медведю заглянет, - со вздохом сказала я и накатала-таки вторую записку, которую просто сложила вчетверо. – Только не перепутайте. Погодь. И ко мне. Софья волноваться станет. Пусть скажет, что живая. Целая. Ну и заночует нехай.

Софье я записку нацарапала.

- Ты?

- Останусь. Место найдется?

Яжинский кивнул и, сплюнув, сказал:

- Нежить это.

- Да что ты уперся. Да нет тут нежити! Нет! - в другое время я бы смолчала. Кивнула бы, как всегда, а теперь вот как-то все одно к одному. И еще этот покойник, Софке выпавший.

Сжечь его надо бы.

И остальную колоду от греха подальше.

Яжинский повел тяжелой головой и поглядел на меня с жалостью.

- Она-то всякою бывает. Иную от человека не отличить.

Кого?

Переспрашивать бесполезно. Известно кого. Нежить. Ну да…

Я вытащила вязаную шапку. Фонарь еще работал, да и запасная зарядка имелась. Что еще? Старый рюкзак. Внутри – веревка, пара стальных крюков и такие же когти. Тонкие полоски полотна, закатанные в вощеную бумагу. Сигнальная ракета. Задубевшая от времени шоколадка.

- Где искали?

Вряд ли далеко. Да и кому искать-то? У них из мужиков остался Яжинский, Глебка, брат его младший, контуженный, да и Мишка с Осипом. Васька еще, старший из внуков, и единственный пацан, прочие-то – девки, вроде Янки.

Глебка с кровати редко встает. Осип… он совсем слабый был в прошлый раз. А Глебке тринадцать. Он-то себя взрослым считает, но Яжинский его далече от дома не пустит.

- Поблизу. Пока не шел в лес, - он подстроился под мой шаг. – Собак пустил, но закружили. Натоптано тут. Мишка, он много где бывал. И пошел, зараза, один. Я ему.

И в этот миг что-то такое прорезалось в голосе, что заставило вздрогнуть.

Он ему… выпорет, как пить дать. И так, что Мишка воем выть будет. И клясться, что никогдашечки больше не сунется… куда? А где бы он ни был, туда не сунется.

Но это потом. Когда найдут.

Живым найдут.

Если… если еще найдут.

И этот страх, не найти, остаться еще и без Мишки, прорывался в нервных дерганых шевелениях пальцами. А я… мне тоже вдруг стало страшно.

Страх – он еще та зараза. Иной раз горло сожмет так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

- Куда он должен был пойти?

- Да послал по старой дороге. Ульи хотел ставить. Надо было, чтоб глянул. Место хорошее. Чтоб в лесу. От ветра. И чтоб не заливало.

- Февраль же.

До весны еще далече, особенно нашей. А ему ульи. Тут вообще не факт, что пчелы выживут.